"Глеб Голубев. Голос в ночи" - читать интересную книгу автора

- Прислуга.

- Много?

- Трое. Антонио - он у нас и садовник, и шофер, но чаще я сама вожу машину.
Его жена - Лина, наша кухарка. И горничная Розали. Вот и все.

- И все они давно у вас служат?

- Давно. С детства, - ответила я и тут же поспешила поправиться: - То есть с
моего детства, конечно. Антонио - испанец...

- Испанец?

- Да, он попал в наши края в тридцать восьмом году, еще подростком. Ну,
знаете, когда шла гражданская война в Испании, многие тогда приезжали в нашу
страну. Лина чудесно готовит, мастерица и во французской кухне и в немецкой.
Но когда на Антонио нападает тоска по родине, он гонит жену от плиты и сам
готовит бобовую похлебку по-испански и поет при этом грустные песни. И меня
всегда угощает. Очень вкусная похлебка, "фабада де Астуриас" называется. Не
пробовали?

- Нет, к сожалению, не приходилось. А ваша горничная - Розали, кажется?

- Да. Мы с ней почти однолетки, росли вместе. А прежде у нас была горничной
ее мама, милая Анна-Мари...

Он расспрашивал меня, не отрывая глаз от дороги и сбавив скорость. Шоссе
здесь шло над самой Роной, под нависшими скалами. Дорогу ограждала от осыпей
высокая проволочная сетка. Но все равно местами на шоссе попадались груды
камней: наверное, в горах был недавно обвал, их еще не успели убрать.

В таких местах нельзя кричать и даже громко разговаривать, чтобы не
разбудить лавину. Мы ехали медленно. Я понизила голос, как заговорщица, и
придвинулась поближе к Жакобу.

Рассказала я ему о докторе Ренаре: как он каждый день обедает с нами,
попыхивая неизменной глиняной трубочкой, а потом украдкой дремлет где-нибудь
в укромном местечке, в саду, и как он рисковал жизнью, высасывая у меня в
детстве из горла чуть не задушившие дифтеритные пленки...

- Вы рано потеряли родителей?

- Да. Мама умерла, когда мне было десять лет. А отца я совсем не помню. Еще
в войну он уехал во Францию, хотел там уйти в маки', а пропал без вести. Я
даже забыла, как он выглядел, и только однажды случайно наткнулась на его
карточку, разбирая с тетей старые бумаги, и вроде что-то смутно припомнила:
колючие усики, голубые глаза, родинка на левой щеке...

Я замолчала, и доктор Жакоб некоторое время не мешал мне предаваться