"Джон Голсуорси. Из сборника "Форсайты, Пендайсы и другие"" - читать интересную книгу автора

который сидел на земле в своей широкополой фетровой шляпе. Керситер так
громко заорал: "Кууии!" - что сам удивился, крикнул еще раз и побежал
вперед. Дикон не подавал признаков жизни. Он неподвижно сидел к нему спиной
и, казалось, пристально вглядывался в песчаный склон. Может быть, он оглох
или сошел с ума? Керситер с досадой подошел поближе.
- Дикон! - позвал он.
Дикон сидел, опершись о колени; в руке у него была маленькая черная
трубка, из уголка искривленных улыбкою губ вытекала тоненькая струйка желтой
слюны, остановившиеся глаза подернулись пленкой. Керситер нагнулся, потянул
его за темно-синий рукав и остановился, изумленно глядя на застывшее в
экстазе лицо. Дикон поднял руку и стал тихонько описывать ею полукруги,
словно указывая на простирающуюся перед ним Обетованную землю. От него
исходил резкий травянистый запах.
"Боже мой, - подумал Керситер, - это опиум!"
Он был так потрясен, что несколько минут стоял и неподвижно смотрел в
одну точку. Потом, пораженный ужасом, сделал отчаянную попытку вывести
Дикона из состояния экстаза. Безнадежно! Этот субъект должен очнуться сам.
Вынув у него из рук маленькую трубку, Керситер уселся и стал ждать. Он не
имел ни малейшего понятия об опиуме. Сколько времени Дикон просидит так,
погруженный в свои грезы? И каков он будет, когда очнется? Вначале Керситер
не чувствовал ничего, кроме отвращения. Это было похоже на то, как если бы
во время шторма капитан корабля напился до потери сознания или командир
полка во время боя сидел, развалясь, на кушетке и любезничал с дамой. Этот
субъект пребывал в раю, в то время как он испытывал муки ада! И все же в
этом болезненном экстазе было что-то такое, что медленно, очень медленно
брало Керситера за сердце. Без сомнения, этот субъект видел воплощение своей
мечты; перед ним сиял мираж - зеленые поля, журчащие ручейки, деревья,
трава, цветы и фрукты - все, что приносит с собой вода. Он метался по этой
огромной дюне в поисках расселины, ведущей к его подземной реке, и
оставленной возле нее веревки, как заблудившаяся собака ищет своего хозяина,
и наконец, убедившись, что песок надежно хранит свою тайну, что пустыня
взяла над ним верх, обессиленный зноем, рухнул на землю и в бесконечном
отчаянии попытался найти забвение в сладких грезах опиума. На короткие
мгновения перед его взором возникло в дыму все, что он потерял, все, на
создание чего потребовались бы годы тяжких трудов, забот и треволнений, даже
если бы в этой пустыне появилась вода; за какие-нибудь четверть часа он
создал себе из песка райские кущи, как это сделал до него господь бог -
ласкающие взор зеленые луга, хлеб, вино и елей (или на худой конец помидоры
и люцерну) для искупительной жертвы. Он заставил пустыню расцвести, подобно
розе, всего лишь только поднеся руку ко рту и вдохнув дымок от горящего
черного шарика. Кто мог осудить человека, так горько разочарованного в своих
надеждах, несчастного, который прожил двадцать лет на краю нетронутой
пустыни, мечтая извлечь из нее хоть что-нибудь? А потом у Керситера
мелькнуло сомнение, мимолетное сомнение: что, если этот субъект никогда и не
натыкался на свою расселину, не привозил с собой веревку, не опускал ее ни в
какую полноводную подземную реку? Быть может, все это тоже видение,
настолько яркое и захватывающее, что оно стерло всякое представление о
реальности? Пристально вглядываясь в исступленное желтое лицо, Керситер
подумал: "Я никогда не узнаю наверное, никогда не узнаю, одурачил ли меня
этот человек, который сам не знал, что он кого-то дурачит". Мысль эта ранила