"Джон Голсуорси. Из сборника "Оборванец"" - читать интересную книгу автора

белоснежная при дневном свете. Музыка в душе стихла, приятное возбуждение
спало. Мимо прошли какие-то люди, они разговаривали по-немецки, и ее
охватила тоска по родине. В эту лунную ночь на берегах Рейна, откуда она
родом, в садах уже полно яблок, всюду шепот и сладкий аромат, а над лесом и
молочно-белой рекой высится старый замок. Где-то слышится пение, вдалеке
глухо стучит пароходный винт и, может быть, в голубом свете скользят еще по
течению плоты. И кругом немецкая речь! Слезы наполнили ее глаза и медленно
потекли по напудренным щекам. Подняв вуалетку, она утирала лицо грязным
платочком, комкая его затянутой в перчатку рукой. Но чем чаще она
прикладывала платок к глазам, тем сильнее бежали предательские слезы. И тут
она заметила рядом с собой у витрины высокого юношу в хаки; рассматривая
книги, он искоса поглядывал на нее.
У него было свежее открытое лицо, в синих глазах светился
доброжелательный интерес к ней. Она машинально опустила влажные ресницы,
потом подняла их, снова опустила и легонько всхлипнула...
Этот молодой человек, капитан одного из действующих полков, был выписан
из госпиталя в шесть часов вечера, а в половине седьмого уже входил в
Куинз-Холл. Еще не окрепнув после полученной раны, он осторожно сел в Кресло
и просидел там, как в полусне, весь концерт. Это было похоже на пиршество
после долгого поста - такое ощущение, должно быть, испытывают полярные
исследователи, когда по возвращении едят первый настоящий обед. Юноша, судя
по всему, попал в армию по дополнительной мобилизации, а до войны обожал му-
зыку, искусство и тому подобные вещи. Впереди был месячный отпуск, и он,
естественно, находил, что жизнь чудесна, а его собственные переживания
особенно удивительны. Выйдя на улицу после концерта, он с жадностью глотнул
- иначе не скажешь - лунного света, потому что он был молод и чувствовал
красоту. После того, как человек долго сидел в окопах, сутки пролежал
раненый в воронке от снаряда, а потом еще три месяцав госпитале, красота
обретает такую острую новизну, такую томительную прелесть, что почти
причиняет боль. А Лондон ночью очень красив. Словно вдыхая лунный свет,
юноша медленно шел к площади, сдвинув фуражку немного набекрень и чувствуя
себя свободно, совсем не по-военному. Он не смог бы объяснить, почему он
остановился у витрины книжной лавки: то ли потому, что девушка плакала, то
ли потому, что ее фигура как бы составляла часть всей этой красоты,
окружавшей его.
Потом что-то - быть может, запах пудры, или желтые перчатки, или то,
как она вскидывала ресницы, - подсказало ему, что он ведет себя "дьявольски
неосторожно", тем более, что у него и в мыслях не было искать сейчас нового
знакомства. Но она всхлипывала, и это растрогало его.
- Что с вами?
Она снова взмахнула ресницами и, запинаясь, ответила:
- Ничего. Это оттого, что вечер такой чудесный. Его поразило, что
женщина легкого поведения (что это так, он теперь был уверен) чувствовала то
же самое, что он. Он сказал:
- Ну-ну, не расстраивайтесь.
Она быстро взглянула на него.
- Вам-то хорошо! Вы не так одиноки, как я.
Ее тон и выражение хорошенького личика со следами слез были до
странности искренни для такой женщины.
- Может быть, пройдемся и поговорим? - пробормотал он.