"Джон Голсуорси. Из сборника "Комментарий"" - читать интересную книгу автора

- Как начну думать, что с ними будет при теперешнем моем состоянии, как
начну маяться, так весь потом обливаюсь, совсем это меня вымотало. Вы не
поверите, какой я теперь слабый стал!
И тут я не мог не напомнить ему, что ему не следует волноваться - ведь
это очень вредно для его здоровья.
- Да, конечно, я знаю; думаю, что я не долго протяну.
- Если бы вы могли перестать тревожиться, вы гораздо быстрее
поправились бы.
Он ответил мне взглядом, в котором была та покорная и неосознанная
ирония, которую можно прочитать только на лицах мертвецов, когда выражение
удивления, с которым они встретили конец, еще не успело сойти с этих лиц.
- В больнице мне наказывали, чтобы я питался как следует.
При взгляде на этого щуплого человека приходила мысль, что совет не
лишен смысла. Да, конечно, хорошая пища и побольше этой хорошей пищи!
- Я, конечно, делаю все, что возможно. - Он сказал это без всякого
сарказма и в голосе его звучало: "Да, мир, в котором я живу, конечно, очень
смешной мир; и все эти шутки, которые он мне подстраивает, может быть, и
отличные шутки, но если я начну смеяться над всем, что он мне подстраивает,
то когда же я кончу... Когда, я вас спрашиваю? Когда?"
- Побольше молока. Они говорят, что это для меня самое главное, но ведь
дочке тоже его надо как можно больше - все, сколько мы можем купить. В ее
возрасте, сами знаете, это необходимо. Эх, если б я мог достать работу!.. Я
бы за любую сейчас взялся... К пекарю бы возчиком пошел.
Он поднял костлявые руки и снова опустил их. Бог весть, что он хотел
сказать этим жестом, - должно быть, убедить меня, что он еще силен.
- Конечно, бывают дни, когда я и дышу-то едва, - сказал он, - и вот от
этой одышки мне еще хуже.
Да, этому легко было поверить. Ободренный моим взглядом, он добавил:
- Слишком долго я своим ремеслом занимался; но вы же знаете: чему ты
обучен, того и нужно держаться. Бросить свое ремесло - все равно, что от
себя самого отказаться... Да, я теперь понял: такие, каким я теперь стал,
людям не нужны.
И добрых полминуты мы молча смотрели друг на друга; его искусанные,
бескровные губы раза два дрогнули, а белые, как бумага, щеки слегка
порозовели.
- Похоже, что там, в больнице, они моей болезнью больше не
интересуются; они, видно, думают, что дело мое безнадежно.
Он произнес эти простые слова каким-то почти обиженным тоном, не
сознавая, что обнажил в них черту, глубоко скрытую в глубинах человеческой
натуры, вскрыл пристрастие людей к удачникам, поклонение идолу силы и
презрение к слабым. Выздоровление, по-видимому, невозможно, а людям не нужны
такие, каким он стал теперь; но он-то еще не утратил интереса к собственной
судьбе, все еще не желал признавать себя пчелой, выброшенной из улья. Его
глаза без ресниц, казалось, говорили: "Я все-таки верю, что могу
поправиться... Я еще верю".
Впрочем, он не предъявлял ни к кому никаких претензий. Он сказал:
- Когда я в первый раз туда пришел, они очень мной интересовались... Но
это было год назад. Разочаровал я их, наверно.
Да, вероятно, так оно и было.
- Мне все говорят, чтобы я побольше дышал свежим воздухом. Там, где я