"Ярослав Голованов. Марсианин (опыт биографии)" - читать интересную книгу автора

пора спать. Встать надо рано: господин Лангерман очень строг с теми, кто
опаздывает на урок...
Как и все дети из семей его круга, Фридель вначале занимался дома,
потом поступил в частное подготовительное трехгодичное училище Гельмута
Лангермана, которое сумел закончить за два года, а затем продолжал свое
образование в реальном училище. В этом здании на бывшей Николаевской улице *
и провел Фридель семь отроческих лет. Шесть основных классов дополнялись еще
одним, необязательным, окончание которого давало, однако, право на
поступление без экзаменов в Рижский политехнический институт или в Лесной
институт в Петербурге. Так что реальное училище Артур Константинович выбрал
для сына с дальним прицелом: он видел, что призвание Фриделя - техника, и
хотел, чтобы он стал инженером.
* Ныне улица Горького, дом 1.
Плохо было Фриделю в училище. Поначалу совсем плохо. Отец был строг.
Его строгости могли нравиться или не нравиться, но они были логичны,
разумны. Занимаясь с Фриделем, отец хотел одного - понимания. В училище
преподавание требовалось вести на русском языке. Хорошо, пусть на русском.
Но сами преподаватели - в большинстве своем немцы во главе с директором
училища Генрихом Гельманом - знали русский язык плохо, говорили с ошибками,
объясняли путано. В переполненном классе Фриделя 53 ученика, ребята
подобрались очень разные: с разным уровнем подготовки, разного возраста,
разных национальностей: русские, латыши, евреи, немцы. Были такие, которые
совсем плохо понимали русский язык, но первоначальная подготовка позволяла
им угадывать, что же сейчас объясняют, а было и наоборот: язык знали, но не
понимали, о чем речь. Класс сложился недружным, шумным, драчливым.
Досадное недоумение вызывал у Фриделя и дисциплинарный устав -
многоступенчатая система замечаний и взысканий, которую венчала просто
тюрьма, - как иначе можно было назвать суточное заточение в карцере "на
хлебе и воде"? Практиковалось и изгнание из училища с "волчьим билетом",
запрещавшим поступать в другие учебные заведения. Ясный ум Фридриха всему
этому упорно сопротивлялся. В голове его равно не укладывались ни
педагогические строгости, ни ученическое бездумие. Раз ты пришел сюда
учиться, так надо, чтобы тебя учили. Все остальное вздор какой-то. Что за
глупость эта слежка классных наставников после уроков, когда нельзя было
появиться в городе после девяти часов вечера, или эти внушения о
чудовищах-революционерах?! Шпионят, где гуляю, где отдыхаю, объявляют список
дозволенных увеселительных заведений и общественных мест, но и там требуют,
чтобы был в форме и имел при себе ученический билет. Фриделю казалось, что
все эти правила были рассчитаны на каких-то недоумков. Он не ходил к
революционерам, не стремился в рестораны, носил черную шинель, но запреты
были унизительны для него. Настроение было кислое, и учился он плохо.
Особенно часты были двойки по русскому и французскому языкам и чистописанию.
Его почерк был создан явно вопреки законам чистописания. (Если бы знал он,
сколько труда затратят историки науки, разбирая вязь его рукописей по сей
день, он, верно, больше бы старался.) И по другим предметам успехи были
более чем скромные, не радовал он своих педагогов, отца, да и себя самого.
Но год от года дела шли на поправку, особенно в математике, физике,
химии - науках, прежде всего необходимых межпланетчику. Способности Фриделя
заметил Купфер - учитель математики и физики. Василий Эрнестович Купфер был
педагогом прогрессивным, деятельным, ищущим. Зубрежки не терпел, учил