"Василий Голованов. Путешествие на родину предков, или Пошехонская сторона" - читать интересную книгу автора

говоря, никаких. Если только не принимать в расчет оснований самого
общего, биологического, так сказать, свойства, которые гласят, что жизнь в
конечном итоге берет свое. И ведь живем! Иван Грозный в опричнину всю
бежецкую знать вырезал под корень за дела конюшего своего Ивана
Федорова-Челяднина, "церкви стояли без пения", на запустелые боярские
подворья зазывали народ из других мест, да немного нашлось охотников
ехать: "немецких городов 32 человека, да юрьевских новокрещенов 49
человек... да 2 человека татар". А едва умер Иван, такое началось, что не
дай Господи, "Смутное время": помимо поляков, татарва гуляла как в старину
заодно с донскими казаками, грабили и били всех, кто под руку подвернется.
После смуты в Веси Йогонской осталось всего 12 крестьянских и 8 бобыльских
дворов, да дом кузнеца. Люди христианские имена забыли, опять стали друг
друга называть как во времена язычества: Бессонко Харламов, Первушка
Кондратьев, Коняшка Степанов, Чудилка Окульев...

И ведь претерпели, живем! Но что любопытно! Что в каждую отдушину
"истории", то кровавой, то блудящей, то скучной непереносимо и всегда,
разумеется, полной какой-то ужасной статистики, дворовых, засеченных
помещиками, и помещиков, убитых дворовыми, детей, снующих в прокопченных
кузницах, бурлаков, нищих, "стылых" неурожайных лет, погорельцев и
дубинноголовых столоначальников - в каждую отдушину, как бы коротка она
ни была, наступает время, которое одного за другим начинает производить
талантливых людей. Они появляются необъяснимо, гроздьями, сразу во всех
областях, как будто пришла пора и древо истории стало плодоносить людьми.
И сама история эта в переложении талантливого человека обретает смысл и
поэзию, как у Сиверцева...

Странно, может быть, покажется, но та Россия, о которой мы так часто
сожалеем, как о стране, "которую мы потеряли", вся создалась за неполные
пятьдесят лет. И из этих пятидесяти тридцать - то есть жизнь целого
поколения - ушла на расчищение николаевских крепостнических завалов, на
устроение законов, по которым можно жить, управления хоть мало-мальски
честного, хоть мало-мальски гражданского, устройство судов, больниц,
земских школ, торговли, промышленности... Все это к девяностым годам
прошлого века только было закончено. А потом сразу - резкий, невиданный
взлет - и Ахматова с Гумилевым в Бежецке.

Не знаю, кем бы стал мой прадед, случись ему родиться в Весьегонске в
нынешнее время. И на что употребил бы он свою феноменальную память: на
переводы с иностранных языков или сборку-разборку автомобильного движка,
как большинство сознательно существующих здешних мужиков? Дело ведь не в
людях только, а во времени: ибо время востребует таланты. Люди как-нибудь,
да подбираются.

В Весьегонске видел я одну отрадную картину: когда сидел в ресторане со
своими тетрадями, рядом за длинным столом отмечали десятилетие выпуска
бывшие ученики одной из весьегонских школ. Все это были молодые мужчины и
женщины, как говорится, в самом соку - и видно было, что каждый нашел
себе в жизни место, живет осознанно и хорошо, и, в общем, достойно.
Говорили тосты друг за друга, какие-то слова, приятные своей учительнице,