"Игорь Михайлович Голосовский. Алый камень " - читать интересную книгу автора

но... В общем вы понимаете... Это важно для меня, - сбивчиво объяснил
Егорышев.
Евгений Борисович задумался, глядя мимо Егорышева. Потом лицо его стало
любезным. Он улыбнулся, кивнул и сказал:
- Да, да, припоминаю... Действительно там была такая картина. Но я
понятия не имею, откуда она взялась
- Как же вы не знаете? - растерянно спросил Егорышев.
- Очень просто. Дача мне досталась по наследству от одного дальнего
родственника, и, когда я стал владельцем, картина уже висела там... Ее,
по-видимому, приобрел мой родственник. Вот он мог бы вам все объяснить, но
этот человек, к сожалению, умер три года назад... Теперь вы сами видите что
я бессилен вам помочь.
- Да, - ответил Егорышев. - Конечно... Разонумер...
- Вы войдите в комнату, сейчас кофе будем пить, - улыбаясь, сказал
Лебедянский, но. Егорышев еще раз извинился и распрощался с ним.
Когда он ехал домой, снова захотелось есть, и он пожалел, что отказался
от кофе. Кроме того, интересно было бы посмотреть, как живет Лебедянский.
Сотрудники, которым приходилось бывать у него, говорили, что Евгений
Борисович большой чудак. У него нет ни кровати, ни стола. Обедает он в
столовой, а спит в большом старинном мягком кресле, не снимая халата и
тапочек. Эта привычка осталась после Ленинграда, когда Лебедянский спал так
в ожидании очередного налета или артобстрела... Он часто приглашал к себе
сотрудников, играл с ними в преферанс. Егорышева он ни разу не приглашал,
потому что тот не умел играть в преферанс...
Наташа открыла дверь, как только Егорышев вышел из лифта.
- Ничего не удалось узнать, - сказал Егорышев, сняв пальто. -
Понимаешь, Лебедянскому дача досталась по наследству от какого-то
родственника, картину приобрел этот родственник, теперь ничего нельзя
выяснить - он умер...
- А как фамилия этого родственника? - спросила Наташа.
- Не знаю... Я просто не стал этим интересоваться... Это теперь не
имеет значения...
- Напрасно ты не спросил, - тихо сказала Наташа и ушла в свою комнату.
- Зачем нам его фамилия? Он же умер и все равно ничего не расскажет, -
проговорил Егорышев ей вслед.
Всю ночь Егорышев проворочался на своем диване. Наташа тоже не спала. В
ее комнате горел свет. Утром, взглянув на жену, Егорышев расстроился. Наташа
осунулась, возле ее губ прорезались морщинки.
- Нельзя же так, - ласково сказал он, взяв ее за руку. - Я все понимаю,
но зачем же мучать себя?
- Ты ничего, ничего не понимаешь, Степан, - ответила она горько и
отняла руку. - Я же не из любопытства всем этим интересуюсь. Пока я не
узнаю, как попала картина на дачу, когда и где нарисовал ее Матвей, я могу
думать все, что угодно... От этих мыслей я сойду с ума!.. А вдруг картина
нарисована пять, шесть лет назад?
- Как? - не понял Егорышев. - Но ведь прошло девять лет...
- В том-то и дело, - прошептала Наташа и отвернулась к окну.
- Так ты что, думаешь, что он... Ну, родная моя, так уж совсем нельзя.
Это просто мистика... Ты сама все видела своими глазами. А картина
нарисована, разумеется, лет десять назад... Если не все пятнадцать.