Глава тринадцатая «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!»

Путь наш теперь лежал на Ростов – тот древний город, где некогда была библиотека князя Константина, где сгорело собрание старинных книг купца Хлебникова, где в музее хранятся рукописи крестьянина Артынова.

От Юрьева-Польского мы уже прошли километров двенадцать. Кончилось наконец Ополье, и мы вступили в долгожданное царство лесов.

Мы брели по проселочной дороге, поднимались на очередной пригорок, и тогда леса, освещенные солнцем, словно зеленое море, расстилались вокруг. Спускались мы в лощину, и сразу словно темнело, елки обступали дорогу, пышная моховая перина легко поддавалась под ногою.

Иногда наша дорога выходила на солнечную поляну. И на каждой такой поляне стога стояли, как шлемы великанов-богатырей.

Впрочем, по этой старой дороге, протянутой от одного старого города к другому, пролегли самые современные глубокие колеи с узорами следов от покрышек автомашин…

По карте не всегда было ясно, куда мы идем, но Лариса Примерная, шедшая впереди, проверяла направление по компасу. И вдруг дорога раздвоилась. Лариса посмотрела на компас, сверилась по карте – развилок нанесен не был. Направление азимута показывало куда-то между дорогами; правая выглядела более наезженной.

– Сюда! – скомандовал Гриша.

Мы повернули направо, прошли не больше трехсот шагов и неожиданно очутились перед высокой, красной, перевитой засохшими березками аркой. На арке было написано крупными белыми буквами: «Добро пожаловать!»

Уж очень не к месту поставили это странное сооружение среди елового леса.

– Посмотрите! – крикнула Лариса Примерная.

Налево к елке была прибита маленькая дощечка с надписью: «Вход посторонним строго воспрещается».

– Там пионерлагерь! – Миша тряс бараний рог, размахивал клеткой с грачатами; разбуженные грачата запищали. – Всегда у входа в пионерлагерь две такие надписи.

– Рюкзаки на землю! – скомандовал Гриша.

Неумело пришитая заплата на штанине Николая Викторовича была слишком заметна, а многие наши туристы за время похода сильно пооборвались. И потому штаб решил отправить вперед в качестве послов самых якобы нарядных – Ларису Примерную, Галю и меня.

Мы смело прошли под аркой, не обращая внимания на грозную надпись сбоку. Елки поредели, за стволами деревьев показались посыпанные песком дорожки, а еще дальше – несколько ярко-голубых зданий с широкими окнами. И везде, куда ни глянь, – на желтых дорожках, под голубыми навесами, под голубыми грибками – бегали, стояли, прыгали, кружились дети поменьше наших.

Всюду возле дорожек виднелись на столбиках голубые дощечки с надписями: «Цветы не рвать», «По траве не ходить», «На траве не лежать», «Громко не разговаривать», «Вне дорожек не ходить».

Пионерлагерь был построен в еловом лесу, на чудесном высоком берегу речки. Кудрявые зеленые березки сбегали по склону горы. Речка пряталась в ольховых зарослях, кое-где поблескивая голубыми зеркальцами.

Одна из девушек, облепленная ребятишками, заметила нас, вскочила и загородила дорогу:

– Нельзя, нельзя посторонним!

Отовсюду к нам бежали мальчики и девочки в шароварах и тапочках. Они обступили нас со всех сторон, разинули рты, заглядывая нам в глаза. Показались взрослые – мужчины и женщины в белых халатах; круглощекий, красноносый повар в колпаке вышел из двери столовой; из медпункта выглянула врач в очках.

Полная и низенькая женщина, раздвигая толпы ребятишек, заторопилась к нам. Это была начальница лагеря.

Я стал неловко извиняться, объяснять. Вся теснившая нас толпа внимательно слушала меня.

– Мы московские туристы, идем в дальний поход. Я прошу прощения, мы попали в лагерь нечаянно. Видим – дорога, спросить было не у кого. Прошу разрешить нам пройти через вашу территорию.

– А вам незачем проходить через лагерь, – перебила меня одна из девушек, – вернитесь немного обратно и пойдите по другой дороге.

Начальница ничего нам не сказала и о чем-то зашепталась с поваром и врачом.

– А у вас больные есть? – Врач испытующе посмотрела на меня из-под очков.

– Нет, нет! – замахал я руками. – Наши туристы совершенно здоровы, и с каждым днем их организм все больше крепнет и закаляется.

– В таком случае мы вас приглашаем обедать. – Начальница лагеря ласково посмотрела на меня.

Я оторопел: слишком неожиданно было приглашение.

– Что вы, что вы! – Я вновь замахал руками. – Мы совсем сыты!

Я посмотрел на своих спутниц.

Лариса Примерная подняла брови и наклонила голову. Ее очки мешали мне понять, что говорят ее глаза. Галя исподтишка мне красноречиво заморгала своими густыми ресницами.

– Мы вам будем так рады, – настаивала начальница лагеря.

Лариса Примерная и Галя, не дожидаясь моего окончательного ответа, побежали за остальными нашими.

– А может быть, вы у нас переночуете? – приветливо спросила меня начальница лагеря. – Давайте проведем какое-нибудь совместное веселое мероприятие. – Она показала на голубое здание, стоявшее в стороне. – Это дом для «тихих игр». Вы там очень хорошо устроитесь.

Следом за Ларисой и Галей скорым шагом подошли наши.

– Купаться! Купаться! – кричали все.

Они едва-едва поздоровались с начальницей лагеря, свалили вещи в кучу и заторопились вниз на речку.

– Галя, вернись! – крикнул я. Насупившись, Галя побрела ко мне.

Наконец первый раз за время похода можно было искупаться.

Выбирая подходящее место, все побежали вдоль берега и скрылись в кустах за поворотом речки.

Галя посмотрела на меня такими печальными глазами, что мне ее сделалось нестерпимо жалко.

Чтобы хоть немного утешить девочку, я предложил ей пройтись. Она покорно пошла рядом со мной.

– Как это называется? – спросила она меня, срывая былинку.

– Тимофеева трава.

– А кто такой был Тимофей? А почему назвали траву в честь него?

С тех пор как я ближе познакомился с Галей, я заметил, что она была ужасно любопытна. Своими вопросами она совершенно изводила меня.

Все эти дни мои миска, кружка и ложка всегда были чисто вымыты; вчера даже рубашка оказалась выстиранной и пуговица на вороте пришитой. Но я знал: эти мелкие услуги Галя оказывала неспроста. Однако я не поддавался ее чарам.

– Нет, дорогая, купаться тебя не пущу!

Так, прогуливаясь, Галя и я подошли к странной голубой постройке на самом берегу реки. Через навес вели мостки к огороженному забором участку воды. Это была купальня пионерлагеря – «лягушатник», как любят иногда называть это сооружение ребята.

Цепочкой, один за другим, рысцой семенили с горы голоногие лагерные ребятишки в одних трусах или в голубых купальниках. Все они держали кулачки у подбородка и повизгивали, быстро перебирая тоненькими ножками.

Взрослые девушки обступали их со всех сторон.

– Скорее, скорее! – кричали они.

Первая партия ребятишек с визгом бросилась в «лягушатник» и начала там барахтаться. Девушки тут же расселись по сторонам загородки, а ровно через пять минут закричали:

– Вылезайте! Вылезайте!

Мокрые ребятишки тут же выскочили один за другим и, по-прежнему держа кулачки у подбородка, нагнувшись, затрусили в кусты выжимать одежду.

Следующая партия прыгнула в огороженное пространство воды.

А вдали слышались ликующие крики и визги наших купальщиков. Они нашли нависшую над водой старую иву. Стараясь вытянутыми в стороны руками сохранить равновесие, один за другим по наклонному стволу смельчаки добирались – до веток и прыгали с высоты.

Худенький, с бледными плечиками Ленечка никак не решался войти в воду. Как котенок перед лужей, он стоял на песчаной отмели, брезгливо и нерешительно перебирая ногами.

– Доктор, правда, когда купаются первый раз в году, надо очень осторожно заходить в речку? – спросил он меня.

Я не успел ответить, Ленечка не успел раскрыть рта – к нему сзади подкрались четверо, схватили за ноги, за руки и с криком бросили в воду.

– Ну смотрите, такие маленькие детки и даже Ленечка купаются, – попросила Галя, умильно заглядывая мне в глаза.

– А как у тебя с насморком?

– Да прошел же, еще третьего дня!

– Ну беги.

Галю, словно пылинку, сдуло, и уже через минуту в своем красном купальнике она прыгала в воде и брызгалась вместе со всеми остальными.

– А я за вами, – сказала подошедшая ко мне начальница лагеря. – Мои уже давно пообедали, теперь вы.

– Обедать, обедать! – закричал я, приставив ладони ко рту трубочкой.

Для туристов это было всегда самое упоительное слово на свете. Его услышали даже те, которые в данную минуту нырнули.

Не прошло и десяти минут, как все наши, с мокрыми волосами, хохочущие, переполненные самым безудержным весельем, уселись в столовой рядком за длинный стол.

Глядя, как гости опустошают тарелки, начальница вздохнула:

– Ах, если бы мои дети имели такой аппетит!

Николай Викторович и я договорились с ней, что мы устроим соревнования в футбол, волейбол и баскетбол. Кто не будет участвовать – пусть смотрит.

Наши с радостью согласились. Горечь поражения еще слишком давала себя знать. Здешние мальчики и девочки были помоложе. Конечно, мы возьмем тут реванш, даже играя без Николая Викторовича.

– Спа-си-бо! Спа-си-бо! – весело закричали все, вставая из-за стола.

Миша откровенно похлопал себя по животу.

– Набьем им! Набьем! – говорил Гриша Васе.

– Набьем им! Набьем! – говорил Вова Ленечке.

Я усомнился: после такого сытного обеда – кстати, второго за день – не получилось бы снова конфуза.

Весть о предстоящих спортивных играх разнеслась по всему лагерю. Тамошние ребятишки в величайшем возбуждении бегали взад и вперед.

– Набьем им! Набьем! – слышались их звонкие, воинственные клики.

Обе команды готовы были грудью отстоять свою спортивную честь.

И вдруг пошел дождь, не очень чтобы сильный, а настойчивый, мелкий; все небо заволокло серой пеленою. О спортивных соревнованиях не могло быть и речи.

Мы пошли в дом для «тихих игр» и легли рядком на палатках.

– Обед мы слопали? Слопали. Развлечь ребятишек обещали? Обещали, – отвечал Николай Викторович на свои же вопросы. – А при плохой погоде им тем более будет скучно. Давайте устроим концерт самодеятельности.

Я узнал, что Лариса Примерная бесподобно исполняет частушки, Галя – акробатка второго разряда, Лида читает басни Михалкова, Танечка с подругой танцуют венгерку, Гриша лихо отплясывает чечетку, Ленечка читает стихи.

Но, увы, предложение Николая Викторовича не встретило отклика. Видно, туго набитые желудки помешали. Лариса Примерная заявила, что она не в ударе; остальные девочки сказали, что давно не репетировали и всё перезабыли; Гриша наотрез отказался: с тех пор как его выбрали начальником отряда, он вообще не танцует. Один милейший Ленечка не побоялся – он будет декламировать «Горб» Маршака.

Как же быть?

– А что, если Лариса прочтет отрывки из своего дневника? – предложил Николай Викторович.

– Я выберу самые смешные места, – гордо склонив голову набок и поблескивая очками, сказала Лариса Примерная.

– А доктор пусть расскажет о березовых книгах, – добавила Галя и тут же покраснела.

– Правильно! – согласился Николай Викторович.

– А последним выступлю я! – воскликнул Миша. – А что я покажу, не скажу.

Лариса Примерная было запротестовала: программа обязательно должна быть заранее утверждена штабом турпохода. Но Миша круглыми выразительными глазами так умоляюще оглядел всех нас, что мы уступили ему.

– Ладно, авось не подведет.

Народу в столовой набралось полным-полно. Все сто пятьдесят ребят пришли смотреть и слушать москвичей. Столы и скамьи сдвинули к перегородке, самых маленьких посадили впереди прямо на полу, за ними разместились ребята побольше, сзади на скамьях сели взрослые. Погасили свет, оставив гореть одну крайнюю лампочку. Зал погрузился в полную темноту; освещались только сидящие впереди малыши и место, где будут выступать наши.

Гриша-конферансье вышел вперед и, небрежно теребя свой чубчик, объявил:

– Сейчас артист Леня продекламирует «Горб» Маршака.

Ленечка выбежал вперед, оглядел притихший от ожидания зал, шаркнул кедой. Кто-то сзади начал хлопать. Весь зал содрогнулся от грома аплодисментов, как говорится, «переходящих в овацию». Ленечка покраснел, видимо, испугался, почему-то снял очки. Негромко и заикаясь, он начал бормотать какие-то фразы. Аплодисменты понемногу стихли.

Я сидел недалеко, старался прислушаться, но не слышал ничего.

Ленечка все тянул без всякого выражения что-то необыкновенно длинное. Послышался кашель, потом сдавленный смех. Сидевшая впереди маленькая беленькая девочка закрыла глаза, опустила вниз голову. Ленечка наконец кончил, неловко поклонился, жидкие, нестройные хлопки проводили его.

Вышла Лариса Примерная и с кокетливой улыбкой раскланялась направо и налево.

– Сейчас я вам буду читать отрывки из своего походного дневника.

Она раскрыла тетрадку, начала перелистывать страницы, искала-искала, листала-листала. Свет от одинокой лампочки был тусклый, а Ларисин карандаш, верно, нечеткий. Зрители замерли в ожидании.

– «Мы все очень любим мороженое, – начала улыбающаяся Лариса. – Мороженое – самая вкусная вещь на свете. Нам очень хотелось покушать мороженое, но мы не знали, откуда взять деньги на мороженое. Тогда Вася сказал: „Я придумал, как купить мороженое…“

Беленькая девочка, не открывая глаз, положила голову на плечо подруги с черными косами, чернокосая закрыла глаза.

Лариса Примерная перевернула несколько страниц и уткнула нос в тетрадку. Снова она не могла найти нужное место, наконец нашла:

– «Дежурные девочки отправились в деревню за луком, а Вова начал мешать палкой овсяную кашу. Нам всем очень хотелось кушать. Мы сели ждать, когда закипит каша, а дров было совсем мало, и костер горел очень плохо…»

Смех душил Ларису, она никак не могла докончить фразы. Беленькая девочка вытянула ноги и легла к чернокосой на колени. Возможно, еще кто-нибудь уснул, но в темноте я не видел. Кашель и усердное сопенье слышались со всех сторон. Ничего не замечавшая Лариса Примерная давилась от хохота, но, кроме нее, не смеялся никто.

Николай Викторович подошел к ней, что-то шепнул на ухо. Лариса вздрогнула, сжала тетрадку и ринулась куда-то прямо в темноту.

Кто-то хлопнул два раза в ладоши. Спящие впереди девочки не шевельнулись. Из дальнего угла послышался откровенный размеренный храп. Сейчас выступать мне. Какой ужас!

Храп раздавался уже с нескольких сторон. Беленькая девочка заскулила во сне, повернулась и легла на бок, подперев кулачком щечку; ее подруга положила свою чернокосую голову ей на плечо…

Как выражаются школьники, я понял, что «влип». Однако взял себя в руки и вышел вперед. Я начал издалека: о Всеволоде Большое Гнездо, о его сыновьях. Я заикался, мял слова… Провал, позорный провал! Вот как отблагодарили мы пионерлагерь за гостеприимство!

Кое-как я докончил рассказ о Липецкой битве и почувствовал, что больше не могу сказать ни слова. Я поклонился и исчез в темном зале.

Надо обладать чрезмерным самомнением и беззаветной храбростью, чтобы после всего этого посметь выступить. Но Миша выступил.

Бочком, потихоньку он вышел на освещенный пятачок, поставил свою самодельную клетку на пол, вытащил из-за спины свой бараний рог и голосом, громким и призывным, протрубил:

«Ту-ту! Ту-ту! Ту-ту!» Так некогда славные богатыри в пылу битвы призывали друг друга.

Все встрепенулись. Храп теперь доносился только из одного угла. Беленькая и черненькая девочки проснулись, сели и широко раскрытыми, непонимающими глазами уставились на Мишу.

– Начинаем, начинаем представленье для ребят! – громко пропел Миша и открыл клетку.

Оба грачонка выскочили и отчаянно запищали.

– Э-э-э! Этого зовут Гриша, этого – Ленечка, – показывал Миша. – Сейчас уважаемые зрители увидят, что умеют делать пернатые артисты.

В зале задвигали скамьями, захохотали.

– Тише, тише, уважаемые зрители! Прошу вас, не смейтесь. А теперь смотрите…

Миша на расческе, обернутой бумажкой, заиграл стремительную польку. Грачата под неистовые, восторженные вопли всего зала принялись танцевать на крышке клетки. Миша замолчал, грачата вспрыгнули ему на плечи, потом на голову и поцеловались клювами.

Вот почему Миша на каждом ночлеге, на каждом привале все возился с грачатами. Я думал: он их кормит, играет с ними, а он, оказывается, их дрессировал настойчиво и терпеливо.

Под гром аплодисментов, под крики и хохот ребят Миша закончил представление. Его вызывали пять раз, он выходил с грачатами на плечах и кланялся.

Ко мне подошла начальница лагеря, крепко и сердечно пожала руку.

– До чего же я вам благодарна! Огромное вам спасибо! Как умело вы развеселили ребят! Сперва выступления серьезные, а напоследок такое комическое! Разговоров теперь хватит до самых школьных занятий.

Два мальчика подошли ко мне и к Николаю Викторовичу.

– Дяденька, какие у вас хорошие грачата, – жалостным голосом начал один.

– Куда вам их нести столько километров, – вторил другой. Николай Викторович оглянулся, ища Мишу. Миша, только что стоявший возле нас, сейчас, расталкивая толпу, торопился к выходу.

Ночевали мы очень хорошо на душистой сенной подстилке. Утром по требованию Ларисы Примерной было срочно созвано заседание штаба. Выступила Лариса:

– Я отказываюсь вести дневник похода. Никто не ценит и не понимает моего творчества, – сказала она дрогнувшим голосом.

– Ну и не пиши, все равно твою скучищу никто читать не станет. – Миша насмешливо посмотрел на Ларису.

Постановили: «С сегодняшнего дня вести дневник всем по очереди, а Ларисе за ее усердный труд вынести благодарность».

Нас позвали завтракать, а после завтрака собралась торжественная линейка. Три стороны площадки заняли шеренги лагерных ребятишек, на четвертой – выстроились мы.

Под торжественные звуки горна на мачте взвился алый флаг. Начальница лагеря сказала краткую напутственную речь. Маленькие девочки преподнесли нам букеты цветов, пожелали нам счастливого пути.

Вдруг открылись двери кухни, и двое мальчиков в белых поварских колпаках вынесли огромный ящик, наполненный горячими румяными пирожками. Несколько девочек бросились спешно перекладывать их в нашу большую кастрюлю. Такого изумительного подарка мы никак не ожидали.

Ответное слово взял Николай Викторович. Он заговорил о широком и незабываемом русском гостеприимстве, о нашей благодарности…

– А мы их ничем не отблагодарили, – шепотом подсказал я.

– Миша, – тихо произнес Николай Викторович, – выручай нас – подари им грачат.

Миша надулся, покраснел, опустил глаза, вышел из строя, нагнулся над клеткой и, не говоря ни слова, начал сыпать туда через щелки хлебные крошки.

Мы стояли шеренгой с увязанными рюкзаками у ног, с засученными шароварами и ждали Мишу.

– Мишенька, пожалуйста, подари грачат пионерлагерю, – тихим голосом попросила Галя.

Миша молчал.

– Очень тебя прошу, для меня. – Галя шепнула еще тише, но я стоял рядом и слышал.

Миша молча взял клетку и, ни на кого не глядя, поставил ее под мачтой.

– Спа-си-бо! – сказали мы.

– Спа-си-бо! До сви-дания! – сказали хозяева.

Гриша дал команду вскинуть рюкзаки за плечи, и мы пошли по глинистой, хлюпающей дороге.

Миша понурив голову двигался позади замыкающего. Он явно нарушал походный порядок, но никто не делал ему замечаний.

Мы шли молча один за другим. Нижние листья березок и осинок вздрагивали, когда ветерок сдувал на них с верхних веток дождевые капли.