"Пёс. Книга 1." - читать интересную книгу автора (Держ Nik)Глава 3— Свидетель, повторяйте за мной… — Хорошо поставленный голос председателя четко и внятно, словно забивая гвозди в крышку гроба подсудимого, зачитывал слова присяги. Эти граненые словно могильные камни слова вялым эхом подхватывал человек с потухшим взглядом, съежившийся на жесткой скамье в ожидании каверзных вопросов обвинения. — Слово предоставляется мистеру Джонсу — представителю обвинения от Великобритании, — отчеканил председатель. Обвинитель поднялся со своего места, чопорно поприветствовал присутствующих и начал допрос: — Вы — Вольфрам Зиверс, бывший штандартенфюрер СС, с 1935 года занимающий пост имперского директора «Аненэрбе[17]»? Обвиняемый нервно дернул щекой и произнес: — Да. Джонс удовлетворенно кивнул. Вопросы посыпались на обвиняемого словно из рога изобилия. Они касались многочисленных опытов СС над заключенными концлагерей. Джонса интересовало многое: сколько человек было убито в ходе опытов, какова судьба Страсбургской коллекции скелетов[18] доктора Хирта,[19] какое отношение имел обвиняемый к исследованиям, проводимым на живых людях. Зиверс все отрицал. Он утверждал, что осуществлял лишь общее руководство «Наследием предков», насчитывающем более пятидесяти научно-исследовательских институтов, не вдаваясь в частности. Он отрицал свое непосредственное участие в зверствах, воплощенных в жизнь в концлагерях Дахау, Освенциме, Натцвайлере и других, не менее известных институтах смерти. Зиверс пытался переложить свою вину на других, обвиняя во всех грехах рейхсфюрера СС Гиммлера, профессора Хирта, адъютанта Гиммлера — Брандта, гауптштурмфюрера СС доктора Рашера,[20] Гравица,[21] Плетнера[22]… А он, Зиверс, занимался лишь изучением духовных и исторических традиций германской расы, археологией, поиском сакральных знаний Шамбалы, Асгарта и Святого Грааля. Но обвинителя не так просто оказалось обвести вокруг пальца. На каждое заявление бывшего руководителя «Аненэрбе» о собственной невиновности в том или ином преступлении, он с глубочайшим удовлетворением от хорошо проделанной предварительной работы доставал из пухлой папки очередной документ, уличающий подсудимого в лжесвидетельствовании. В какой-то момент Зиверс понял, что все его старания выйти сухим из воды — напрасны. Его никто не спасет, ни соратники по партии, ни друзья, ни даже сам Господь Бог, в которого Вольфрам уже давно не верил. Это конец. Конец всему: планам, амбициям, будущему, жизни… Осознав весь ужас своего положения, Зиверс решился. Терять ему было нечего, и он решил пролить свет на то, чем в действительности занималось «Наследие предков». Все обвинения трибунала, предъявленные бывшему руководителю «Аненэрбе» были смехотворны по сравнению истинными целями и размахом проекта. Штандартенфюрер решил уйти из жизни (в том, что его казнят, он уже не сомневался), погромче хлопнув дверью. Он решил остаться в истории не примитивным маньяком, одним лишь росчерком пера отнимающий сотни, пусть даже и тысячи жизней, а преданным адептом идеи, оценить которую в данный момент способны лишь посвященные! Ну ничего, сейчас он откроет глаза всем этим мелким людишкам, считающим, что они вправе судить… Зиверс расправил плечи, горделиво задрал вверх подбородок. Его глаза зажглись мрачным маниакальным блеском. — Ваша честь! — решительно обратился он к председателю звенящим он напряжения голосом. — Я вынужден просить Трибунал, разрешить мне сделать личное признание! Джонс удивленно взглянул на обвиняемого — он не ожидал такого поворота событий. — Трибунал считает, что вы можете говорить в этом отношении все, что хотите! — ответил Зиверсу председатель. Но представитель обвинения неожиданно возразил: — Я бы хотел заявить, милорд, что у меня есть еще вопросы, которые я хочу задать свидетелю! — Пусть он делает свое заявление сейчас, — после секундной паузы решил председатель. — Хорошо, милорд! — недовольно произнес Джонс, всеми силами пытаясь скрыть охватившее его раздражение. — Свидетель, вы готовы сейчас сделать свое признание Трибуналу? — Да! — по-военному коротко ответил Зиверс. — Я вступил в партию, так и в СС только как видный член тайной организации Сопротивления, получив от нее задание. Именно мой пост в «Аненэрбе» давал мне возможность вести подпольную работу внутри нацисткой системы… — Постойте, свидетель, — резко прервал Зиверса обвинитель, — когда вы сказали «движение Сопротивления», я не совсем вас понял. В каком «движении Сопротивления» вы участвовали? — Я имел ввиду тайную организацию, возглавляемую доктором Хильшером,[23] - уточнил Зиверс. При упоминании Хильшера Джонс вздрогнул, что не укрылось от штандартенфюрера, продолжающего говорить: — Хильшер был задержан Гестапо в связи с событиями 20 июля, и просидел в тюрьме продолжительный срок. Но это не то, о чем я хочу рассказать… Джонс неожиданно занервничал и принялся бесцельно перебирать лежавшие перед ним бумаги. — Настоящие цели «Аненэрбе» определяла не нацистская партия, как, наверное, думают все здесь присутствующие, — на одном дыхании произнес Зиверс, — а тайное общество… — Я не знаю, милорд, — беспардонно перебил подсудимого Джонс, — желает ли Трибунал заслушивать далее этот бред! Мне кажется, что это скорее попытка уйти от признания, чем признание! — Но я сейчас собираюсь сделать признание… — У меня еще есть много вопросов, которые я хочу задать этому свидетелю! — Джонс не давал возможности Зиверсу произнести еще хоть что-нибудь. — Господин Джонс, Трибунал с вами согласен, — бесстрастно произнес председатель, — продолжайте ваш перекрестный допрос. Если свидетель желает что-нибудь добавить, Трибунал заслушает его в конце заседания. Зиверс ошеломленно замолчал. Ему не дали возможности пролить свет на истинное положение вещей в «Наследии предков». Такое поведение обвинения могло означать только одно — тайными исследованиями общества заинтересовался кто-то из союзников-победителей Рейха. И они не заинтересованы, чтобы правда о «Предках» стала достоянием широкой общественности. А раз так, закончить свое признание ему не позволят. Зиверс вновь съежился на скамье подсудимых — боевой задор куда-то испарился. Больше о докторе Хильшере штандартенфюрер не вспоминал. Каменные стены одиночной камеры сочились влагой и могильным холодом. Нынешней ночью Зиверс чувствовал его каким-то обострившимся чутьем. За время, проведенное в тюрьме с момента вынесения приговора, Вольфрам уже свыкся с мыслью о скором расставании с жизнью. Привык чувствовать бесплотное присутствие в камере демонов смерти, караулящих его грешную душу. Временами ему казалось, что он уже мертв и похоронен, а толстые могильные черви глодают его бренное тело. Щелкнул отпираемый немногословным толстым охранником замок камеры. — Последний ужин? — не вставая с лежанки и не открывая глаз, поинтересовался узник. Если так, то до казни, назначенной Трибуналом, оставалось не более двенадцати часов. — Ты ошибся, Вольфрам! Надо всегда надеяться на лучшее! — произнес до боли знакомый голос. Зиверс резко вскочил на ноги, но, почувствовав слабость, вновь рухнул на лежанку. Протерев дрожащей рукой глаза, эсесовец завозился на жестком ложе, пытаясь привести неожиданно ослабшее тело в вертикально положение. Наконец он уселся на лежанке, уперевшись спиной в шершавую холодную стену. — Фридрих? — до сих пор не доверяя собственным глазам, выдохнул Зиверс. — Но как? — Так, — односложно ответил Хильшер, проходя в камеру. Он подошел к лежанке и остановился. Несколько бесконечно долгих секунд они смотрели друг другу в глаза. Первым сдался Хильшер. — Прости, старина, — прошептал он, бережно опуская на пол сумку, которую сжимал в руках. — Я ничего не смог сделать для тебя. Он тяжело вздохнул и уселся на нары рядом с Зиверсом. — Я думал, что смогу повлиять на решение Трибунала… Но я где-то просчитался… Мои силы уже не те… — Не надо извинений, — глухо отозвался штандартенфюрер, — это я должен просить у тебя прощения. Я… Я — предатель! Ведь я чуть было не поставил под удар всю нашу работу! — голос Вольфрама окреп. Последние слова он прокричал в промозглый полумрак каземата. — Да, — согласился Фридрих, — и львиную долю своих сил я потратил на то, чтобы закрыть тебе рот. — Как тебе удалось повлиять на Джонса и остальных? — Зиверс постепенно оживал, присутствие рядом верного друга, соратника и учителя вселяло в него пускай зыбкую, но надежду. — С этим как раз проблем не возникло — способ старый, проверенный неоднократно. Помнишь, как мы в тридцатых привлекали в орден нужных людей? Финансовых воротил, политиков, ученых… — Помню. Но у тебя не было времени, чтобы подготовить такой сложный обряд. — Ну не настолько он и сложен, — возразил Хильшер. — А вот времени, чтобы руны ожили… Зиверс словно наяву увидел профессора, уверенно выводящего тонкой кистью на лбу фотографического портрета Джонса угловатые символы повиновения. …и переплелись с сущностью объекта внушения, действительно не было. Поэтому пришлось принудительно ускорить процесс, потратив на него практически все оставшиеся в нашем распоряжении силы. Заметив, как дернулся Зиверс, доктор успокаивающе положил ладонь на его дрожащее колено. — Я не виню тебя, Вольфрам. Ты и так долго держался. Но, потратив остаток сил, я ничего не смог сделать для тебя лично! Своим невольным признанием ты поставил меня перед выбором: защитить тебя или дело всей нашей жизни… — Я знаю, — произнес штандартенфюрер, — что ты лично прибыл в Нюрнберг, пытаясь защитить меня. Твои показания на процессе… — Эта попытка заранее была обречена на провал! — безжалостно перебил своего ученика Хильшер. — Без магической поддержки… — Тогда зачем? — Я не мог бросить тебя на произвол судьбы! То, что мне удалось добиться встречи с тобой — удача. Большая удача! — воодушевленно произнес Хильшер. — Не вижу повода для радости! — раздраженно заметил Вольфрам. — Завтра меня все равно повесят! — Повесят, — согласился Фридрих. — Я даже провожу тебя до виселицы… Но перед этим мы с тобой кое-что сделаем. Хильшер нагнулся и поднял с пола объемную сумку, которую принес с собой. Поставив ее на колени, он вытащил на свет толстую книгу в потертом кожаном переплете. Зиверс на мгновение потерял дар речи. — Это же тайные таблички Вейстхора! — наконец справившись с волнением, потрясенно воскликнул он. Об этих древних табличках, как впрочем, и об их загадочном владельце — Бригаденфюрере СС Карле Марии Виллигуте, в «Аненэрбе» ходили легенды. Его знали как выдающегося специалиста в области черной магии и называли «Распутиным Гиммлера» из-за непомерного влияния на нацистскую верхушку. Даже в официальных списках руководителей СС он числился не под настоящей фамилией, а под псевдонимом Вейстхор, одним из имен скандинавского бога Одина. Сама же фамилия этого таинственного генерала — Виллигут переводилась как «бог воли», что согласно мистической терминологии означало «падший ангел». Корни рода Виллигута терялись во тьме веков. На его родовом гербе, известного историкам с десятого века, были изображены две свастики. Все Виллигуты из поколения в поколение передавали наследникам загадочные таблички с тайными магическими письменами. В средние века род Виллигутов подвергался гонениям со стороны католической церкви, и был проклят Римским Папой за еретические обряды и нежелание уничтожить дьявольскую книгу. Эту ненависть к роду Виллигутов христианская церковь пронесла сквозь века. Во времена Первой Мировой один из епископов, присутствующий при вручении награды некоему гауптману Виллигуту, не удержавшись, спросил офицера: — Тот самый Виллигут?[24] — Да! — гордо ответил гауптман. — Дьявольская семейка! — в сердцах сплюнул епископ и покинул расположение части. К священной книге Виллигут не давал прикасаться даже самым близким соратникам по ордену. И тот факт, что тайные таблички оказались в руках доктора Хильшера, был событием, не влезающим ни в какие рамки. Не обращая внимания на нервную дрожь ученика, Хильшер расстегнул плащ, затем выудил из-за пазухи замысловатый ключ, висевший на грубой золотой цепочке. Прошептав несколько непонятных слов, Фридрих открыл ключом вычурный массивный замок, защищающий содержимое фолианта от чужих глаз. — Этого не может быть! — вновь воскликнул Зиверс. — Если книга у тебя, значит Карл… мертв? — Да, — невозмутимо ответил Фридрих. — Он умер третьего января. — Тогда я ничего не понимаю, — признался штандартенфюрер. — Старик даже копии с табличек никогда не разрешал делать! Неужели он сам отдал их тебе? — А у него не было иного выхода? — усмехнулся профессор. — За всю жизнь он не сумел обзавестись наследниками мужского пола… — Но ведь ты не родственник Виллигута! — перебил Зиверс Фридриха. — А наследие передается только кровной родне! — Он передал мне лишь книгу и ключ. Его дар остался при нем. — Тогда я ему не завидую, — передернул плечами Вольфрам. — Умирать в страшных мучениях… — Он не мучился, — бесстрастно произнес профессор. — Он ушел тихо и незаметно. Я был с ним до самого конца… Так же как буду с тобой, — прошептал Хильшер. — Как ему это удалось? — не расслышав последних слов доктора, спросил Вольфрам. — Скоро узнаешь, — загадочно пообещал Хильшер. — Я подарил ему шанс! Такой же призрачный, как и у тебя… Но все-таки шанс! — Что ты задумал, Фридрих? — пристально глядя в глаза Хильшеру, решил расставить все точки над «и» штандартенфюрер. — Тебе известно что-нибудь о последней экспедиции Отто Рана?[25] — игнорируя вопрос Зиверса, спросил Хильшер. — Да, — немного подумав, ответил Вольфрам, — прежде чем отправить отчет рейхсфюреру Гиммлеру я с ним ознакомился. Это был неофициальный отчет участников экспедиции — Отто к тому времени разорвал все связи с СС. Ничего заслуживающего внимания в этом отчете не было. — Смышленый был мальчишка, жаль, что все так получилось… — вздохнул профессор. — Цианид — серьезная вещь, — согласился Зиверс. — Отчет о его самоубийстве я тоже читал. — Отчет? — переспросил профессор. — Ах, вот ты о чем! — дошло до Хильшера. — Отчет был липой с первой и до последней буквы! С людьми из его команды мы основательно поработали. Отто нашли на вершине одной из гор возле Куфштайна. Оледеневший и нагишом он сидел в позе лотоса… Что он пытался этим доказать? — Фридрих пожал плечами. — Не знаю. Но перед самой смертью он сделал величайшее открытие! О чем тут же оповестил меня и Карла. — Неужели Грааль? — ахнул Вольфрам. — Его Пиренейские экспедиции все-таки принесли плоды! — удовлетворенно отметил Зиверс. — Значит, все-таки катары[26] в тринадцатом веке вынесли из осажденного Монсегюра эту культовую чашу. Но почему я об этом ничего… Ведь Отто погиб в тридцать девятом! Вы молчали целых семь лет! — взорвался Вольфрам. — Извини, друг, эти сведения могли погубить и тебя, и все наше дело, — чистосердечно признался Хильшер. — Вспомни, сколько раз ты ходил по краю? Арестов не смогли избежать многие из наших братьев, но они мало знали. Еще до ухода Отто из рядов СС, мы начали подготавливать почву для увольнения Карла из «Аненэрбе». Для этого Гиммлеру через Марию Виллигут были переданы некие документы, весьма смутившие рейхсфюрера. И уже в феврале тридцать девятого все службы «Наследия» были информированы о том, что бригаденфюрер СС Вейстхор уволен на основании собственного прошения, возраста и слабого здоровья. Все прошло как по маслу — все-таки семьдесят три года это возраст! — Так что же все-таки нашел Отто? — нетерпеливо ерзал на нарах Зиверс. — Грааль? — Ну, в том, что это Грааль я глубоко сомневаюсь, — признался Фридрих. — Но вещь явно неординарная… Гляди сам. Он вновь открыл сумку и извлек из нее грубый каменный котел, сплошь покрытый руническими письменами. Некоторые символы тускло светились в полумраке камеры. — Дьявол! — выдохнул штандартенфюрер, боязливо прикасаясь к древнему артефакту. По руке Зиверса пробежали мурашки, как бывает, если в передавленной руке вдруг восстанавливается кровообращение. — Чувствуешь, как покалывает кончики пальцев? — заметив реакцию Вольфрама на прикосновение к чаше, спросил профессор. — Да! — потрясенно ответил Зиверс, наслаждаясь ощущениями. Ему показалось, что через древний камень в его уставшее тело вливается тоненький ручеек силы. — Это чудо! Настоящее чудо! — не сдерживаясь, воскликнул Зиверс, прикасаясь к чаше и второй рукой. — Обрати внимание на внутреннюю поверхность чаши. Видишь, чем ближе к донышку, тем темнее камень. Мы взяли пробу вещества, окрасившего камень. Это кровь… — Человеческая? — Вольфрам оторвался от созерцания артефакта. — Очень похожа, но не принадлежит ни к одной известной группе. — Это кровь Бога, Вольфрам! Легенды, как обычно, не врут! — Неужели кровь иудейского Христа? — Вольфрам, Вольфрам, — укоризненно покачав головой, произнес Хильшер, — даже беглого взгляда на эту посудину достаточно, чтобы понять — она намного древнее не только пресловутого назаритянина, но и Вавилона с Шумерами вместе взятых. Старик Виллигут считал, что в ней хранилась кровь прабога Криста, чье имя нагло узурпировали первохристиане. Отсюда и путаница! Я согласен с покойным Отто — катары знали правду. Иначе, как объяснить столь истовое желание церкви искоренить Лангедокскую ересь? Представляешь, какой удар по церковным догматам можно нанести этой посудиной? — Как она работает? — Зиверс поставил чашу на стол, нехотя отрывая от нее руки. — Увидишь, — загадочно пообещал Хильшер. — Эта чаша вкупе с табличками старика — убойная вещь! — Можно, я взгляну? — Вольфрам потянулся к фолианту. — Конечно! — Хильшер с готовностью подвинул книгу ученику. Зиверс взял увесистый том в руки и раскрыл его наугад. Листы книги — тонкие деревянные дощечки, скрепленные меж собой позеленевшими медными кольцами, оказались сплошь покрыты замысловатой резьбой. О чем повествовали неизвестные символы давно забытого языка, Зиверс не знал. Но нечто подобное он уже видел, причем не так уж и давно. — Знаешь, Фридрих, я уже видел подобную манеру письма, — признался штандартенфюрер. — И где же? — заинтересовался профессор. В его глазах загорелись огоньки неподдельного исследовательского интереса. — В сорок втором… Нет, в сорок третьем году, — вспомнил Зиверс. — В бывшей барской усадьбе одного села на территории оккупированной нашими войсками Украины были найдены странные деревянные таблички. Их бывший владелец утверждал, что это очень древняя вещь, передающаяся по наследству от отца к сыну на протяжении чуть не тысячелетия… — И что? — с возрастающим интересом поторапливал ученика профессор. — На поверку эти дощечки оказались липой — новодел семнадцатый-восемнадцатый века. Но даю голову на отсечение — эта книга и те Украинские дощечки написаны на одном языке! Они как близнецы… — Не может быть! — воскликнул Хильшер. — Что стало с хозяином? — По-моему, его расстреляли… Не помню точно… Потеряв свою книгу, он обезумел. Начал бросаться на охрану, проклиная всех именем какого-то их бога… — Он называл его имя? — отрывисто, словно на допросе, поинтересовался Хильшер. — Называл… Это было в отчете, — Зиверс потер виски пальцами, пытаясь вспомнить трудное имя чужого языка, — Ви… Ве… Толи Велос, толи Волес… — Велес-Волос! — Хильшер вскочил с лежанки и принялся возбужденно ходить из угла в угол. — Черт! Почему ты сразу не сообщил мне об этой находке? — Замотался, — честно признался Зиверс. — Были проблемы… На фронтах… Гиммлер злой как черт мне продохнуть свободно не давал… Если я ничего не путаю, книгой занимался Герберт Янкун[27]… Но он признал эту её подделкой… Неужели это так важно? — не выдержав, воскликнул Зиверс. — Да, черт возьми! — выругался профессор. — Скорее всего, в ваши руки попала копия пресловутой славянской Влесовой книги. Был на Руси такой бог, — пояснил он. — И если эта книга, как ты утверждаешь, написана на том же языке, что и таблички старика Вейстхора… Значит, прав был Герман Вирт,[28] утверждая, что все сакральные знания происходят из одного источника — наследия нордической расы… И оно равномерно распределено между всеми национальностями — а не только среди германских народностей. — Ты будешь смеяться, — сказал Зиверс, — но точно к такому же выводу пришел доктор Хирт! А уж он-то был нацистом до мозга костей. Так вот, на основании исследования скелетов большевистских комиссаров, он пришел к заключению, что процент истинных арийцев в их среде ничуть не меньше, чем среди немцев. — И как на это отреагировал рейхсфюрер? — ухмыльнулся профессор. — Ведь не Гитлеру он его принес? — Рейхсфюрер пришел в ярость. Он порвал доклад и бросил все, что от него осталось, в лицо Хирту. — Забавно это должно быть смотрелось со стороны, — улыбнулся Хильшер. — Ладно, шутки в сторону, — вновь посуровел профессор, — времени у нас в обрез! А дел невпроворот. — Фридрих, ты думаешь, что мне еще можно как-то помочь? — Надеюсь, — положа руку на сердце, ответил профессор. — К тому же не ты первый… — В смысле? Кто еще? — вскинулся Вольфрам. — Старик. — Виллигут? Но ведь он мертв! — В каком-то смысле — да, — согласился Хильшер, — мертв. Тебе тоже осталось всего ничего… — Но… я думал… как же тогда… — Вольфрам вновь потерял надежду на спасение. — Твое тело умрет! — жестко обрубил блеяние Зиверса профессор. — А твоему духу мы подыщем новое вместилище! — Хильшер отточенным движением взмахнул рукой, указывая мизинцем вверх — знак воскрешения из мертвых. Такие жесты практиковали тибетские дукпа — освобожденные. Зиверс в свое время просмотрел немало кинопленок снятых в Лхассе, священной столице Тибета. Он сразу узнал этот жест — ведь идея бессмертия ариев была одной из главных в рунической магии Виллигута. Именно вокруг идеи бессмертия и сосредотачивали усилия основатели «Аненэрбе» Дарре,[29] Вирт, Хильшер, Гиммлер и многие другие, присоединившиеся к ним позже. — Ты уверен, Фридрих, что у тебя получится? — У нас, Вольфрам, у нас! — Хильшер по-отечески обнял Зиверса за плечи. — Вспомни, с чего мы начинали? И чего достигли? — Достигли, — глухо отозвался Зиверс. — Скажи, Фридрих, где мы просчитались? Почему все пошло наперекосяк? Почему мы, взрастившие и СС и «Аненэрбе», в конце концов, оказались не у дел? — Понимаешь, Вольфрам, — многозначительно произнес Хильшер, — некоторые личности, которым мы всецело доверяли, поставили свои амбиции и мелкие сиюминутные выгоды выше наших духовных идеалов, выше поиска истинных сакральных знаний. Падать, Вольфрам, всегда легче, чем подниматься! Создавая черный орден СС, мы смотрели в будущее сквозь века и тысячелетия, — высокопарно произнес профессор. — В нем должны были пестоваться новые повелители мира — бессмертная элита Тысячелетнего Рейха! Рыцари без страха и упрека! Старый Виллигут, Герман Вирт, да и я тоже, — без ложной скромности заявил Фридрих, — поделились с ними самым сокровенным — Истинной Верой и Истинной Религией, очищенной от шелухи христианских догм и добродетелей! Мы возродили из небытия тысячелетий древние обряды наших Истинных Богов, сдули вековую пыль с традиций нордической расы… Мы породили не только СС, мы породили и сам Рейх… А он, как и всякая бюрократическая машина, склонен упрощать идеи, не наблюдая за деревьями леса… Мы также породили и самого фюрера… Но, — Хильшер виновато развел руками, — сознание, закуклившееся в жестком коконе нацистских убеждений, не может охватить полноценной картины мира. Шикльгрубер был склонен считать себя не менее чем новым мессией, пришедшим спасти германскую расу. Копье Лонгина[30] свело его с ума… Но он был сильным медиумом — этого у него не отнять. Не знаю, сумеем ли мы найти подобного проводника в будущем, — с сомнением покачал головой профессор. — Ах, какой был размах! — поцокал языком Фридрих. — И ведь все могло пойти по-другому. Ладно, ближе к делу! Хильшер вновь раскрыл изрядно похудевшую суму, доставая два матерчатых свертка. Небрежно встряхнув их, профессор разложил на лежанке желтые одеяния Тибетских жрецов. — Переодевайся! — приказал он ученику. — Снимай все, вплоть до исподнего, — заметив недоумение Зиверса, уточнил он. — Это важно! Для довершения маскарада Хильшер выудил из сумки две пары зеленых перчаток. Затем наступил черед всевозможных стеклянных колбочек, наполненных разноцветными жидкостями. Две связки тонких художественных кистей вместе с десятком черных стеариновых свечей присоединились к колбам чуть позже. Вскоре вся поверхность небольшого тюремного стола была завалена разнообразным хламом — сумка, наконец, опустела. Хильшер удовлетворенно покачал головой и тоже принялся за переодевание. — Отлично! — скептически оглядев переодетого штандартенфюрера, произнес профессор. — Держи. — Хильшер протянул ученику кисть и колбу с мутной зеленоватой жидкостью. Затем профессор взял книгу Виллигута и раскрыл её в нужном месте. — Скопируй эту надпись на западную стену камеры, — Хильшер продолжал руководить действиями заключенного, — жидкость экономь… Да, — спохватился он, протягивая Зиверсу сложенный вчетверо листок бумаги, — это транскрипция заклинания, которое ты будешь воспроизводить на стене. Читать его нужно низким тоном, нараспев. — Так что ли? — пробасил штандартенфюрер. — Еще ниже можешь? — спросил профессор. — О, о, — на полтона ниже пропел Вольфрам. — Замечательно! — похвалил ученика Хильшер. — Занимайся надписью, а я тоже кое-что приготовлю. Не обращая больше внимания на штандартенфюрера, старательно выводящего на ноздреватом бетоне символы древнего языка, Фридрих освободил стол, бережно свалив ненужные пока принадлежности на лежанку. Смахнув рукавом со стола оставшийся сор, профессор взял склянку с какой-то темной жидкостью. Он выдернул зубами резиновый колпачок, закрывающий горловину, и выплюнул его на пол. Затем, намочив жидкостью кисть, он одним отточенным движением нарисовал на поверхности стола большой круг. В круге расположилась правосторонняя свастика, в центр которой Хильшер поставил каменную чашу Отто Рана. Взяв в руки очередную колбу, профессор заполнил магическими символами свободную поверхность углов стола. Бросив короткий взгляд в сторону западной стены, Хильшер с удовлетворением отметил, что дела у Зиверса идут как надо — больше двух третей стены было заполнено светящимися мертвенно-зеленым светом символами. Стараясь не отвлекать ученика от работы, Хильшер расставил вокруг чаши свечи и зажег их. Теперь для продолжения обряда ему была нужна книга Виллигута. В ожидании её профессор присел на лежанку. Вскоре освободился и штандартенфюрер. В изнеможении он упал на нары рядом с профессором. — Терпи, дружище! Я тоже через это прошел — старик умирал, ему было не по силам вытянуть такое сложное заклинание, — сказал Хильшер. — Я в одиночку провел этот обряд — после этого месяц пластом лежал. А ты молодой, полный сил — для тебя это плевое дело! Пока отдыхай. Хильшер взял книгу и перекинул несколько дощечек. Наконец он нашел нужное место и, глубоко вздохнув, начал читать заклинание, водя указательным пальцем по резным строчкам. Неожиданно ярко вспыхнули голубым светом колдовские символы, начертанные профессором по углам стола. Огоньки мгновенно расплавившихся свечей заставили полыхнуть пожарищем круг со свастикой. Жаркие язычки пламени неутомимо лизали бока раскалившейся каменной чаши, возрождая к жизни забытые символы. Еще недавно лишь едва видимые, сейчас они переливались в темноте рубиновыми углями преисподней. Издав резкий горловой звук, Хильшер замолчал. Вольфрам с изумлением разглядывал преобразившуюся камеру. — Подойди к столу! — просипел профессор. Зиверс подчинился. — Загляни в чашу! — потребовал Хильшер. Вольфрам, стараясь не задеть языки пламени, осторожно заглянул в каменный артефакт. — Что это? — удивленно воскликнул Зиверс — чаша более чем наполовину оказалась заполненной густой темной жидкостью. — Кровь… — тяжело дыша, ответил профессор. — Кровь Бога. Чаша всегда полна… Садись, — он вяло хлопнул по лежанке расслабленной рукой. — У нас есть несколько минут для отдыха… Затем продолжим… — Ну, может, наконец, расскажешь мне, что со всем этим нужно делать? — осведомился Зиверс, кулем падая на лежанку рядом с Фридрихом. — Хорошо, — согласился профессор. — Там запад, — он указал на светящуюся стену, — символ подземного мира, мрачного царства смерти, так же как восток — символ возрождения. Это прописные истины, известные мало-мальски образованному человеку. Заклинание, которое ты начертал на этой стене, должно запечатать ворота потустороннего мира, куда после смерти должна проследовать твоя душа. Она останется здесь, чтобы возродиться в новом теле. В Граале — Божественная кровь, до сих пор наполненная жизненными соками прежних повелителей мира. Тебе придется испить из нее. Эти силы поддержат твою бестелесную душу, позволят сохранить память и не сойти с ума… Чуть не забыл, — Хильшер хлопнул себя по лбу, — твою душу нужно еще привязать к чему-нибудь! Покопавшись секунду в карманах плаща, он достал круглый металлический медальон. В имевшееся на нем отверстие был вдет простой шнурок. — Вот, — демонстрируя находку ученику, сказал Хильшер, — к этой штуке мы и привяжем твою душу. — Что это за символ? — рассматривая выбитый на медальоне знак — две устремленные вверх под углом линии, спросил Зиверс. — Руна Ка, — охотно пояснил профессор, — человек с воздетыми руками. Две поднятые руки — египетский иероглиф, означающий воскресающую душу. И звучит он точно так же — Ка. Или Кай. Это возрождение! Хильшер по-старчески кряхтя, поднялся на ноги и подошел к столу. Вытянув руку, он опустил болтающийся на шнурке кругляш в закипевшую кровь. Периодически доставая железку из чаши, профессор что-то неслышно бормотал себе под нос. Наконец, достав медальон в очередной раз, профессор удовлетворенно кивнул — руна, выбитая на железном кругляке, светилась подобно символам на каменном артефакте. — Надевай! — Фридрих протянул медальон Зиверсу. — Не снимай его до самого конца! — проследив, как Вольфрам накидывает на шею шнурок, предупредил он. — После казни я заберу медальон, твоя душа будет в надежных руках. — Ну что, продолжим? Они замерли в позе лотоса на холодном бетоне. Лицом на восток, сжимая в руках небольшие кованые свастики, символизирующие, также как и Тибетские мельницы, вечно вращающийся мир. Оставив свастику на коленях, Хильшер воздел вверх руки. Зиверс тенью повторял все его движения. — Ар-эх-ис-ос-ур! — гортанно запел профессор. Древние магические слова в его устах звучали зловеще — священная формула вечности, давно не произносимая вслух, исказила реальность. Со стороны западной стены в спины осмелившихся произнести запретные слова ударил поток холодного воздуха. — Ас-эр-ис-ос-ур! — эхом повторил вслед за профессором штандартенфюрер. Новый порыв холодного ветра надул пузырем просторные одежды жрецов, растрепал им волосы и с ревом пронесся по камере. Огонь пылающей свастики взметнулся к потолку и резко опал. В воздухе остро запахло серой и свежей кровью из парящей чаши. Но следующий порыв ледяного ветра унес эти запахи, наполнив камеру смрадом разлагающихся тел. Зиверс с трудом подавил приступы рвоты. — Юл-юр-тиу! — стараясь заглушить вой ветра, отчетливо произнес Хильшер, резко поднимаясь на ноги и опуская руки вниз в жесте Тиу — точки смерти, нисходящей к корням Мирового Древа, центру потустороннего мира. Откуда-то из глубины донесся нарастающий глухой рокот. Толстые стены камеры сначала мелко завибрировали, а затем и вовсе заходили ходуном. Руны, начертанные рукой Зиверса на западной стене камеры, расплывались, словно не просохшие чернильные пятна, приобретали глубину и объем. Неведомые силы стягивали их к центру стены, формируя из пятен круглый изумрудный тоннель, отдаленно напоминающий водяную воронку. Воздух со свистом начал всасываться в образовавшийся коридор. Хильшер, услышав этот характерный свист, воскликнул: — Ра-Рог-Ра! Свастика в его руках полыхнула огнем. Зиверс судорожно скопировал слова и жесты учителя. Как результат — свастика вспыхнула и в его руках. Хильшер подбросил горящий крест в воздух, и его тут же засосало в воронку. Обжигаясь, штандартенфюрер швырнул в воздух и свой сгусток огня. Воронка возмущенно загудела, засасывая воздух с удвоенной силой. Людей сбило с ног и потащило по полу к стене. Неожиданно в зеленой глубине воронки что-то взорвалось. Камеру тряхнуло. Напор воздуха ослаб. Воронка, утробно урча, начала уменьшаться в размерах. Буквально на глазах она стянулась в слепящую изумрудную точку, которая с громким хлопком исчезла. Наступившая вслед за этим пронзительная тишина нарушалась лишь громким стуком сердец, взволнованных людей. — Весело тут у нас, — затравленно оглядываясь по сторонам, попытался шуткой поднять свой боевой дух штандартенфюрер. — Ты хоть предупредил бы, — тут же упрекнул он профессора, — что твои заклятия настолько эффективны! — Ты отстал от жизни, дружище, — вымученно улыбнулся Хильшер, становясь на четвереньки. Каждое движение давалось ему с большим трудом. — Помоги, — попросил он поднявшегося на ноги Зиверса. Вольфрам подхватил профессора под руку и рывком поставил на ноги. — Спасибо! — поблагодарил Хильшер, ковыляя к столу. Поверхность деревянной столешницы обуглилась и чадила. С трудом удерживая равновесие, Фридрих ухватил двумя руками увесистую чашу. Не обращая внимания на ожоги — камень раскалился от магического огня свастики, Хильшер судорожно припал к краю чудодейственного сосуда. На третьем глотке профессор поперхнулся, горячая кровь выплеснулась ему на грудь, пятная желтый балахон. Прокашлявшись, Фридрих вновь приложился к чаше. Зиверс с удивлением отмечал перемены в облике учителя: сутулая спина распрямилась, а руки перестали ходить ходуном. Да и на ногах профессор стал стоять не в пример крепче. — Держи! — протянул артефакт ученику Фридрих. Его голос избавился от предательской слабости и вновь звучал твердо и внятно. Зиверс с трепетом принял из рук профессора парящий запахом скотобойни священный сосуд. Горячие стенки чаши обожгли руки. — Терпи и пей! — Хильшер величаво продемонстрировал ученику покрытые волдырями и язвами ожогов ладони. Раны затягивались и исчезали прямо на глазах. Штандартенфюрер глубоко вздохнул и собрался, словно перед прыжком в глубокий холодный омут. Затем, не обращая внимания на боль в обожженных кистях, решительно поднес чашу к губам и глотнул тягучей, одуряюще пахнувшей жидкости. Вкуса крови он не ощутил — с первым глотком его словно пронзил разряд молнии, разорвавшийся ослепительным фейерверком в мозгу. Второй глоток вымыл из вялых членов скопившуюся там усталость, пробежал ободряющими мурашками по мышцам, наполняя их новыми силами. С третьим глотком Зиверса наполнила настолько необузданная и дикая первозданная энергия, что он оказался не в силах принять её полностью. Точно так же как профессор, он поперхнулся на третьем глотке, проливая на грудь часть драгоценной влаги. Следующие глотки не отличались ничем особенным, но Зиверс на всякий случай продолжал пить эту теплую солоноватую жидкость, пока заполненный желудок не булькнул протестующе. Зиверс неохотно оторвался от Божественной крови и поставил чашу на стол. Затем он несколько минут любовался, как зарастают его собственные ожоги и раны. Рассосался и исчез даже старый шрам от огнестрельной раны десятилетней давности. Зиверс уже давно не чувствовал себя в такой превосходной форме. Вольфраму казалось, что он сейчас сможет завязать узлом даже толстый паровозный рельс. Сила, бурлившая в его обновленном теле, требовала немедленного выхода. Не придумав ничего иного, Зиверс подобно Кинг-Конгу стукнул себя кулаком в грудь и испустил громкий воинственный клич. — Тю-тю-тю! — Хильшер схватил ученика за плечи. — Чего разбуянился? Подожди минутку — возбуждение схлынет! Кровь Богов опьяняет почище шнапса… Давай-ка, вдохни поглубже, дыхание задержи… Теперь выдохни. О! — обрадовался профессор, заметив проблеск разума во взгляде Зиверса, — вернулся! — Вот это ощущения! — воскликнул Вольфрам. — Божественные ощущения, — поправил его Хильшер, — ты на секунду сам стал Всемогущим Богом… На третьем глотке. Но справиться с этими силами нашим тщедушным телам не под силу. Пока не под силу, — подумав, добавил он. Но со временем, я думаю, мы справимся… Сквозь маленькое зарешеченное окошко в камеру проник первый лучик восходящего солнца. — Утро, — тяжело вздохнул штандартенфюрер. — Уже скоро… — Мужайся, мой мальчик! — профессор обнял Зиверса. — Мы сделали все, что могли. И сделали правильно. Мы еще встретимся с тобой за бутылочкой хорошего вина… Так, нам еще нужно переодеться до прихода надзирателя. — Да и прибраться не помешает, — согласился Зиверс, окидывая взглядом разгромленную камеру. — Это как раз самое сложное, — рассмеялся профессор, указывая пальцем на чадящий стол. — Наплюй — тебе все равно, а с меня все взятки гладки! Они, не спеша, переоделись. Испачканные кровью балахоны Хильшер свернул и убрал в сумку. За ними последовала опустевшая и остывшая к тому моменту чаша, чудесные таблички старика и колдовские принадлежности профессора. Вскоре щелкнул отпираемый надзирателем тугой замок и на пороге возник толстый коротышка. — Завтракать буде… — коротышка запнулся — изменения, произошедшие в камере за ночь, его попросту шокировали. Левая щека толстяка забилась в нервном тике, когда его взгляд упал на все еще потрескивающую и стреляющую в воздух тоненькими струйками дыма многострадальную столешницу. — Что… Что… Что тут произошло? — неожиданно тонким голосом пискнул надзиратель, пятясь к дверному проему. Его окончательно доконал вид каменной кладки западной стены, которая деформировалась под действием разрушительных потусторонних сил. Камень расплавился и стек уродливыми наростами на пол, словно податливый воск. Надзиратель, судорожно глотая воздух, мелко крестился и продолжал пятиться. Он остановился, уткнувшись в противоположную дверям камеры коридорную стену. Вздрогнув всем телом, надзиратель поспешил захлопнуть обшитую металлом дверь. Лязгнул замок, и до узников донесся дробный перестук башмаков убегающего стража. Зиверс переглянулся с профессором, и они весело рассмеялись. — Так рождаются легенды! — вдоволь отсмеявшись, заметил Хильшер. — И с каждым разом этот толстячок будет придумывать новые подробности. — А ничего, что он… — Ничего, — отмахнулся Хильшер. — Мы немножко подчистим… Нет, никого убивать не будем, — замахал руками профессор, заметив, как помрачнел Зиверс. — достаточно жертв! Есть другие методы, — вскользь заметил он. — Все это я утрясу позже. А теперь соберись — все только начинается! — Я спокоен, — заявил Вольфрам. — После всего, что я сегодня увидел и узнал, мне бояться нечего! Вновь лязгнул отпираемый замок, и в камеру ворвался испуганный надзиратель в сопровождении коменданта тюрьмы и пары взволнованных охранников. — Ну вот, я же га-а-варил! — заикаясь, тараторил надзиратель. Я е-еще из ума не выжил… Да-да… — Как же это? — Комендант, до этого видимо считавший своего подчиненного немного «того», растерялся. — А еще взрослые люди! — с укоризной произнес он, удаляясь из камеры полный противоречивых ощущений. Следом за ним, семеня коротенькими ножками, увязался толстячок-надзиратель. Через пару минут комендант вернулся. — Вольфрам Зиверс, — невозмутимо произнес он, но, судя по подрагивающим пальцам рук, было заметно, какими усилиями дается ему эта показная невозмутимость, — Вам пора. — Мне разрешено проводить Зиверса до эшафота, — официально заявил Хильшер. — У вас есть соответствующее разрешение? — бесстрастно поинтересовался комендант. — Извольте, — профессор протянул ему увенчанный большой гербовой печатью документ. Комендант быстро пробежался по нему глазами и согласно кивнул. — Следуйте за мной! Хильшер вышел из камеры вслед за комендантом тюрьмы, а Зиверса остановили на пороге вооруженные охранники. — Лицом к стене! Руки за спину! — рявкнул один из них. Зиверс послушно отвернулся. Охранник запер разгромленную камеру, а затем хлопнул Вольфрама по плечу: — Вперед! Зиверс шел по тускло освещенному коридору навстречу смерти. Он наслаждался каждым мгновением, оставшимся ему в этой жизни. На его губах играла загадочная улыбка. Он не боялся предстоящей казни, как страшился её прошедшим вечером. Так же без страха он взошел на эшафот и замер с гордо поднятой головой. — Вольфрам Зиверс, — прозвучал сухой голос председателя, — Международным Военным Трибуналом вы приговариваетесь к высшей мере наказания… С отсутствующим выражением лица он выслушал весь список преступлений, монотонно зачитываемый председателем трибунала. Игнорировал палача, деловито накинувшего мешок на его голову, а затем затянувшего на шее грубую пеньковую петлю. — Приговор привести в исполнение! С грохотом провалилась вниз дощатая крышка люка. Обреченное человеческое тело забилось в петле, словно большая рыбина, выдернутая из родной стихии умелым рыболовом. Легкие ожгло нехваткой кислорода, а мелкие сосуды в глазных яблоках лопнули, заливая белок кровью. Язык вывалился наружу и посинел. Хрупнули шейные позвонки, прекращая агонию. Через несколько минут бездыханное тело Зиверса вынули из петли и положили на носилки. Присутствующий врач констатировал смерть. Переговорив о чем-то с председателем трибунала, Хильшер подошел к носилкам. Закрыв мертвецу глаза, профессор, бережно приподнял его голову и аккуратно снял с шеи медальон. Выбитая на нем руна Кай слабо мерцала при дневном свете в ритме бьющегося сердца. |
||
|