"Уильям Голдинг. Бумажные людишки " - читать интересную книгу автора

старость и безразличие не даруют нам должной меры юмора. Но тут на
горизонте появился этот пижон Валет Бауэрс. Джулиан разложил все по
полочкам - движимое, и недвижимое, и всякое прочее, - и брак наш пришел к
такому же концу, как всякий брак подобной продолжительности. Единственной,
кто пострадал, была бедняжка Эмили, наша дочь. С Хэмфри Бауэрсом по
прозвищу Валет я встречался лишь однажды, в том самом непритязательном
клубе "Ахинеум". Там собираются бумажные людишки, чудаки, имеющие дело с
бумагой - от рекламы и комиксов до таких высот духа, как порнография. Самый
знаменитый после меня член клуба подписывается "Онаним". Валет Бауэрс
взирал на пеструю толпу сквозь переносицу - видимо, он последний
англичанин, носящий монокль, - и цедил сквозь зубы, что такого он ни разу
еще не видел. После моих настойчивых расспросов он уточнил, что мы все тут
изрядная рвань. Надо сказать, этот тип охотился где угодно и на что угодно.
К концу недолгого разговора, имевшего целью, как он выразился, "разложить
все по полочкам", я едва сдерживался, чтобы не высказать с помощью моего
весьма не бедного лексикона все, что думаю о нем, и тут он произнес в
простоте душевной: "Знаете, Баркли, вы таки дерьмо". Вот такой он был
человек.
Ну ладно.
Свободен в пятьдесят три! Чушь собачья. Просто несусветная чушь.
Свобода - вот что мне грозило. Я вам советую: нечего ее и пробовать.
Увидите, что она приходит, - бегите. А если она искушает вас бежать,
оставайтесь на месте. Можете мне не верить, но мои мысли были заполнены
предвкушением секса с воображаемыми девушками, годившимися мне во внучки.
Может, поэтому я особенно не возражал, когда Валет Бауэрс поселился вместе
с Лиз. Нашу нерушимую, невыносимую связь это никак не затрагивало. Жаль
только малышку Эмили. Она убежала из дому, и ее вернула полиция. Я вполне
ее понимал. Насколько я слышал, даже лошади не выносили Валета Бауэрса.
Я много ездил. У меня было полно знакомых, но мало друзей. У некоторых
я останавливался надолго. Один даже подсунул мне женщину, но она оказалась
вдумчивым филологом, структуралистом до мозга костей. Господи, с таким же
успехом я мог лечь в постель с Риком Л. Таккером.
Я уехал в Италию, и ироничная судьба тут же занялась мной. Я
познакомился с итальянкой примерно своих лет и ветреностью схожей с
Апеннинами, как кто-то сказал. Вообще-то она мне нравилась, но что
продержало меня при ней больше двух лет, так это piano nobile*, похожий на
музей, со слугами, едва скрывавшими презрительные усмешки. Я был настолько
груб - о Баркли, Баркли, какой же ты сноб! - что позвонил Элизабет, и Эмили
ненадолго приехала ко мне. Она осталась недовольна Италией, замком, моей
итальянской подругой и, как ни горько признаться, мной. Дочь уехала, и мы
после этого не виделись многие годы.

* замок (ит.).

Все это время, хотя я обращал на это внимание не больше, чем на
назойливую муху, профессор Таккер слал письма, которые Элизабет
переправляла мне, пользуясь предлогом заставить меня что-то сделать с моими
бумагами. Они были разбросаны по всему дому и прирастали за счет почты
каждый день. На письма я не отвечал. Только когда она прислала телеграмму:
"РАДИ БОГА, УИЛФ, ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ С ТВОИМИ БУМАГАМИ?", я дал ответ: "СОЖГИ К