"Ина Голдин. Честь семьи Черроне " - читать интересную книгу автора

Ночью сквозь землю просачивается, вытягивая длинные лохмотья, бледный
неприятный призрак. Сипит - будто густой туман просачивается сквозь глотку:
- Кто нарушает мой покой?
- Какой покой? - спрашивает Зикко.
Тот вглядывается. Узнает Черроне. И долго хохочет, бьет себя по
истлевшим ляжкам, подлетая в воздух:
- Тебе, что ли, меня заказали? Ой, не могу! Да если б я мог упокоиться
по-настоящему - сам бы давно... Ой, не могу, не смешите мои кости.
Дождавшись, когда призрак отпляшется, Зикко собирает силы и спрашивает:
- Кто тебя так?
- Фиалки! - взвизгивает тот вдруг. - Убери эту гадость с моей могилы,
убери, уйди, отстань! Фиалки!
И брызгами росы - был таков.
Две ночи Зикко ждет, успевая понять молчание могильных камней и
сравняться с ними по неподвижности. На третий к его мертвецу приходят.
Парень чуть младше Зикко, тот сперва думает - сын, но жениться покойник не
успел, и крестить ему не довелось. И откуда в благородной семье мальчишка,
которому красное место - на площади Святого Брутуса? Может, с площади и
ходит, носит цветы, никак не может распрощаться с покровителем? Бывает и
такое в Читте - все бывает. Считается, любовь может победить смерть, но
Зикко не верит. Отец говорит: чтобы стащить душу со Всадникова седла, нужно
что-то куда сильнее.
Юноша преклоняет колени перед могилой. Кладет свежие фиалки.
Черроне приникает к дереву, прислушивается.
- Вот, я принес тебе цветы... папа.
В тихом голосе - яд, а не любовь. Зикко перестает удивляться.
У разверстой могилы не стояло ни жены, ни сына. Покойник не был женат,
а бастардов на похороны не пускают. Зикко выскальзывает из-за дерева,
трогает мальчишку за плечо. Тот поднимает глаза - без страха. Шесть семей
знают Черроне в лицо, а таким, как этот, не надо - их в портовых кварталах
каждый день режут по медяку за десяток.
- Пойдем, - говорит Черроне, зная, что мальчика легко будет увести. -
Пойдем, вином угощу.
В темной таверне бастард глотает дорогое, непривычно крепкое вино.
Давится, но глотает - пока наливают... Зикко тоже давится - ищет слова.
Спрашивает:
- Зачем проклял?
- А ты не проклял бы? Он обманул мою мать. Она простила. Пусть. Я же не
просил у него фамилии. Не просил в благородный дом войти, ковры запачкать.
Моя мама болела... А ведь это его кровь здесь, его! - он тянет руки к лицу
Черроне; бледные вены перечеркнуты облупленными браслетами, рукава пахнут
дешевыми духами. - А что я мог? Мама болела, брат болел... Я много не
просил, я взял бы от него что угодно, хоть медную монету, даже если б он
кинул ее на мостовую...
- Ага, - кивает Зикко.
- А потом... когда они умерли... Я сказал ему... да, да, я его проклял!
Я сказал - не будет тебе покоя, пока я жив. Думал, найду оружие... думал...
а он возьми и откинься. Но теперь он не спит, я знаю, что не спит. А что
самое смешное, благородный синьор? - безудержный пьяный смех. - На его
могиле... кроме моих фиалок... больше цветов не бывает!