"Антонина Григорьевна Голубева. Мальчик из Уржума (Повесть о детстве и юности С.М.Кирова)" - читать интересную книгу автора

И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

В 1886 году - больше полвека тому назад - электрического света и в
больших юродах почти еще не было, а уж в Уржуме и подавно. Улицы еле-еле
освещались керосиновыми фонарями. Зимой бывало наметет на фонари снегу,
чуть огонек мерцает. От ветра и дождя фонари частенько и вовсе гасли. И в
домах тоже керосин жгли. У богатых были бронзовые и фарфоровые лампы с
цветными стеклянными абажурами, а у тех, кто попроще, - жестяные коптилки.
На улицах, особенно осенью, такая темнота и грязища была, что ни
проехать, ни пройти. Грязь до самого лета не просыхала и потом превращалась
в сухую, едкую пыль. Ну и пылища стояла в городе! Трава у дороги и листья
на деревьях в середине лета покрывались серым густым налетом.
Только и было хорошего в городе, что быстрая река Уржумка да еще
старые тополя на главной улице.
На плане, который висел в городской управе, улица эта называлась
Воскресенской, но сами уржумцы прозвали ее "Большая улица" и никакого
другого названия знать не хотели.
С первыми теплыми днями здесь, на Большой, появлялся известный всему
городу старый цыган шарманщик с облезлым зеленым попугаем, который сидел у
него на голове, вцепившись когтями в грязные курчавые волосы своего
хозяина. Старик-шарманщик останавливался под окнами купеческих домов. Во
дворы заходить ему было страшно, так как почти в каждом дворе гремел цепью
огромный злой пес. За шарманщиком по пятам бегала толпа уржумских мальчишек
с тех улиц, куда шарманщик заглядывал редко. На боковых улочках жили люди
бедные: сапожники, печники, и здесь уж, конечно, старику-шарманщику
рассчитывать было не на что. Самим еле-еле на житье хватало.
И домишки на этих улочках были плохонькие, деревянные, не то, что на
Большой, где дома сплошь были каменные, с высокими тесовыми воротами. В
каменных домах жило уржумское купечество и начальство. Самым важным домом
считался на Воскресенской дом полицейского управления. Здесь у ворот, возле
полосатой будки, всегда стоял часовой, усатый солдат с ружьем. Стоял он
навытяжку, грудь колесом и, не мигая, смотрел в одну точку. Уржумские
мальчишки как-то раз поспорили между собой на две копейки: оловянные глаза
у часового или настоящие. А через два квартала от полицейского управления
тянулся длинный белый дом с решетчатыми окнами - острог. Уржумские ребята
потихоньку от взрослых часто бегали глядеть, как к острогу пригоняли партию
арестантов, оборванных, растрепанных, с распухшими лицами. Иной раз среди
арестантов были люди в студенческих тужурках, в пиджаках, в черных
косоворотках. Этих людей уржумцы звали "политиками" или "крамольниками".
Арестанты шли по самой середине улицы, а по краям ее ехали верхом, с
шашками наголо, конвоиры. Они привставали на стременах и сердито кричали на
мальчишек:
- Осади назад!
Лошади косили глазами и похрапывали.
"Политики", которых пригоняли в Уржум, оставались здесь не меньше, чем
три года, а иные и пять лет. Жили они как будто на воле, а на самом деле им
и шагу ступить не давали без ведома полиции. Они были ссыльные.
На Полстоваловской улице, где родился и провел детство Сережа
Костриков, жила целая колония ссыльных. Одни из них отбывали свой срок и
уезжали, а на их место пригоняли других. Ссыльные занимали дом в конце