"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Повелитель блох" - читать интересную книгу автора

возраста.
- Он слишком умен, - проговорила кума, - он не проживет у вас долго.
Взгляните только ему в глаза, он думает уж гораздо больше, чем ему следует!
Эти слова очень утешили старого господина Тиса, который стал было уже
свыкаться с мыслью, что после многих лет напрасной надежды у него родился
сын-недоумок, но вскоре посетила его новая забота.
Давно уже миновало то время, когда дети обыкновенно начинают говорить,
а Перегринус все еще не вымолвил ни слова. Его можно было бы принять за
глухонемого, если бы иногда он не взирал на говорящего с ним внимательным
взглядом, явно выказывая свое участие радостной или печальной улыбкой, и не
оставалось ни малейшего сомнения в том, что он не только слышал, но и все
понимал. Каково же было удивление матери, когда сама она удостоверилась в
том, что рассказывала его нянюшка! Ночью, когда ребенок лежал в постельке и
думал, что его никто не слышит, он произносил про себя отдельные слова и
даже целые фразы, и то была не исковерканная по-детски, но правильная,
чистая речь, заставляющая предположить, что упражнения эти продолжаются уже
довольно долго. Небо даровало женщинам совершенно особый такт и способность
верно угадывать те или иные свойства человеческой природы, как они
проявляются в индивидуальном своеобразии с самого рождения ребенка, и
потому, по крайней мере для первых годов детства, женщины - лучшие
воспитательницы. Этот такт и побудил госпожу Тис скрыть от ребенка, что за
ним наблюдают, и не понуждать к разговору, более того, неприметно она
другими способами добилась того, что он сам перестал скрывать свой
прекрасный дар речи и, к общему удивлению, медленно, но внятно заговорил при
всех. Однако к разговору он вообще выказывал полное нерасположение и очень
бывал доволен, когда его оставляли в покое, предоставляя самому себе.
Но если и эта тревога, как бы сын не остался немым, миновала господина
Тиса, то впереди его ждали гораздо большие заботы. Когда Перегринус достиг
отроческого возраста и должен был приступить к учению, оказалось, что только
с величайшим трудом ему можно было что-нибудь втолковать. Странным образом с
чтением и письмом повторилась та же история, что и с разговором: сперва ему
не давалось решительно ничего, а затем вдруг, сверх всякого ожидания, он
сразу овладел и тем и другим. Тем не менее, когда ребенок подрос, ни один
воспитатель не уживался в доме, и не потому, что мальчик им не нравился, а
просто они никак не могли разобраться в его природе. Перегринус был тих,
благонравен, прилежен, и вместе с тем нечего было и думать о каком-либо
систематическом обучении, как того хотели воспитатели, потому что понимал и
увлекался он только тем, что затрагивало его внутренний мир, его душу, а все
остальное бесследно проскальзывало мимо. Затрагивало же его душу все
чудесное, все, что возбуждало его фантазию, чем он потом жил и о чем мечтал.
Так, получил он однажды в подарок большой, во всю стену его комнатки, чертеж
города Пекина со всеми его улицами, домами и т. д. При взгляде на сказочный
город, на чудесный народ, толкавшийся по его улицам, Перегринус, как бы по
мановению волшебной палочки, перенесся в иной мир, в котором он сразу
почувствовал себя как дома. С жаром набросился он на все, что только мог
найти о Китае, китайцах, Пекине; старался тоненьким певучим голоском
произносить звуки китайской речи, согласно тому описанию их, которое где-то
ему попалось; попытался даже при помощи картонных ножниц перекроить свой
хорошенький коломянковый халатик на китайский фасон, дабы, сообразно обычаям
страны, с восторгом ходить по пекинским улицам. Все прочее совсем не