"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Церковь иезуитов в Г." - читать интересную книгу автора

к дальнейшим объяснениям.
Мы вернулись в коллегию, и я с удовольствием принял приглашение
профессора прокатиться с ним в находившийся поблизости загородный парк.
Назад мы вернулись поздно; к нашему возвращению собралась гроза, и не успел
переступить порог моего жилища, как хлынул ливень. Время было уж, верно, за
полночь, когда небо наконец прояснилось и лишь издалека еще доносилось
бормотание грома. Через раскрытые окна в душную комнату повеяло прохладой,
воздух был напоен благоуханием; не в силах устоять против такого искушения,
я, несмотря на усталость, решил еще немного прогуляться; едва добудившись
сердитого привратника, который уже часа два храпел в постели, я кое-как
убедил его, что охота прогуляться в полночь вовсе еще не означает безумия; и
вот я очутился на улице.
Поравнявшись с церковью иезуитов, я заметил, что одно окно светится
ослепительно ярким светом. Боковая дверца была только притворена, я вошел
внутрь и увидал, что перед высокой нишей горит восковой факел. Подойдя
ближе, я разглядел, что перед нишей была натянута веревочная сетка, а за нею
какая-то темная фигура сновала вверх и вниз по стремянке; казалось, человек
что-то чертит на стене. Это был Бертольд, черной краской он расчерчивал нишу
так, чтобы линии точно совпадали с тенью, которую отбрасывала сетка. Рядом
со стремянкой на высоком мольберте был установлен эскиз алтаря. Я подивился
остроумной выдумке. Если и ты, благосклонный читатель, несколько знаком с
благородным искусством живописи, то и сам без лишних объяснений тотчас же
поймешь, для чего нужна была сетка и зачем Бертольд по линиям ее тени
расчерчивал нишу. Бертольду нужно было нарисовать в нише выпуклый алтарь.
Для того чтобы верно срисовать маленький эскиз в увеличенном масштабе,
пришлось бы, следуя обычной методе, расчертить сеткой как эскиз, так и
поверхность, на которую его предстояло перенести. Однако поверхность,
которую художник должен был расписать, была не плоской, а представляла собой
полукруглую нишу; поэтому искажение, которое получали квадраты на вогнутой
поверхности ниши по сравнению с прямыми линиями эскиза, а также правильные
пропорции архитектурных деталей, которые в готовой росписи должны были
предстать выпуклыми, никак и невозможно было рассчитать иначе, чем этим
гениальным в своей простоте способом. Остерегаясь, как бы не заслонить собою
факел, чтобы моя тень не выдала моего присутствия, я выбрал место сбоку, но
все же стоял достаточно близко и мог наблюдать за художником. Его нынче
точно подменили; пламя ли факела было тому причиной, но только лицо у него
разрумянилось, глаза так и сверкали, словно бы от полноты душевного
удовольствия; закончив чертеж, он встал подбоченясь перед нишей и,
насвистывая веселую песенку, любовался готовой работой. Но вот он обернулся
и сдернул натянутую сетку. Тут он заметил меня и громко окликнул:
- Эй, кто там! Ты ли это, Христиан?
Я подошел поближе, объяснил, что забрел сюда на огонек, и, воздав хвалу
находчивому приему с тенью от сетки, обнаружил перед художником, что кое-что
смыслю в благородном искусстве живописи и сам не чужд этому занятию. Оставив
мои слова без ответа, Бертольд сказал:
- Впрочем, что с него возьмешь, с Христиана! Лодырь да и только!
Обещался, что всю ночь со мною глаз не сомкнет, а сам небось, давно спать
завалился. Мне надо поспешать с работой, завтра в этой нише, может быть, ни
черта не напишется, а один я сейчас ничего не смогу сделать.
Я вызвался пойти к нему в помощники. Он расхохотался, обхватил меня за