"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Необыкновенные страдания директора театра" - читать интересную книгу автора

непомерно глубоких сцен несколько замечательно справедливых слов, на которые
я мог бы сослаться. Но позвольте мне привести по памяти, если удастся, то,
что говорит по этому поводу один старый мастер пения и к тому же глубокий,
опытнейший знаток театра, Гретри{435}, в своих "Memoires on Essais sur la
musique"*.
______________
* "Лейпцигер музик. цайтунг", 1813 г. (Примеч. автора.) "Заметки, или
Опыты о музыке" (фр.).

"Теперь строят большие театры и непрестанно требуют их. Если бы мне
пришлось устраивать театр, я бы сказал своему архитектору: "Помните, задача
тут не в том, чтобы воздвигнуть памятник, который бросался бы в глаза и
производил большое впечатление своим видом! Главное - чтобы хорошо было
слышно все, что говорится и поется на сцене. Если я в вашем огромном здании
не могу расслышать самую тихую музыку, голос женщины, голос ребенка; если из
стихов поэта, каждый слог которых мне жаль потерять, половина для меня
пропадает, то на что мне ваше большое сооружение? Итак, я требую: постройте
театр так, как то сообразуется со зрением и слухом среднего зрителя, а не
человека с особенно острым слухом и зрением. Перспектива театра пусть будет,
по мне, сколь угодно глубокой, это даст много преимуществ; но просцениум
должен находиться достаточно близко от зрителей, если хочешь, чтобы они
наслаждались спектаклем спокойно и без помех. А уж если хочешь во что бы то
ни стало выстроить громадное здание, предназначь его исключительно для
пышных пантомим и балетов, для зрелищ и героико-трагической оперы. Большой
театр требует больших масс, больших шествий. Всему прочему, стало быть, что
нужно очень хорошо видеть и слышать, в таком театре не место. Это в равной
мере относится и к чтению актера, и к пению в опере: в драматическом
действии задачи их и вообще одинаковы. Что касается музыки, то надлежащие
детали какого-то спокойного действия или ситуации композитор, а затем певец,
да и оркестр, может передать лишь тысячей оттенков между пьяно и форте,
тысячей прелестных черточек, ноток, фиоритур, украшений мелодий, маленьких
соло какого-нибудь инструмента и т.п. Все это, ценное и очень эффектное на
малом расстоянии, идет на большом насмарку: не слышно или слышно только
наполовину и из-за размеров помещения, и из-за шума, который при большом
скоплении людей вообще неизбежен. А если что и услышишь, то это не даст
нужного эффекта, потому что не сообразуется с целым, важнейшей частью
которого является помещение". Мой архитектор скажет: "Но ведь в большом
здании хватает мест, откуда все видно и слышно". - "Всегда ли попадешь на
такое место? И разве театр на четыре тысячи мест строится для того, чтобы
удобно усадить какую-нибудь сотню людей? Есть точка, за которой ничего не
слышишь ясно и непосредственно, а все только через резонанс. А все, что так
слышишь, даже если еще нет настоящего эха, неразборчиво, не соответствует
тонкостям исполнения и очень утомляет. Несоответствие, повторяю, размеров
помещения слабому голосу, изящной, нежной игре всегда производит и само по
себе неблагоприятное впечатление, даже если не отдаешь себе отчета, в чем
тут причина".
Серый. Гретри имеет в виду главным образом музыкальную драму с пением,
противопоставляя ее настоящей большой опере.
Коричневый. Это верно, однако все, что он говорит о неудобстве слишком
больших театров, относится, в общем-то, к драматическим произведениям в