"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Мастер Мартин-бочар и его подмастерья" - читать интересную книгу автора

- "Покажи мне, - ответил Мартин, откинув голову, - покажи мне, милый
мой юноша, молвил бы я ему, ту сорокаведерную бочку, над которой ты
потрудился, - твою работу на звание мастера". А если он не смог бы это
сделать, то я бы приветливо отворил дверь и учтиво попросил бы его попытать
удачи где-нибудь в другом ремесле.
- А если бы, - снова молвил Шпангенберг, - а если бы этот юноша сказал:
"Такой маленькой вещицы у меня не найдется, но пойдемте на рынок, поглядите
на тот большой дом, что смело возносит ввысь свою стройную кровлю, - это моя
работа на звание мастера!"
- Ах, сударь, - нетерпеливо перебил мастер Мартин речь Шпангенберга, -
зачем это вы стараетесь переубедить меня? Ремесло моего зятя должно быть то
же, что и мое, ибо - так я считаю - мое ремесло есть самое прекрасное на
свете. Неужто вы думаете, будто достаточно уметь стягивать доски обручами,
чтобы получилась крепкая бочка? Ну разве не прекрасно, разве не чудесно уже
одно то, что для нашего ремесла требуется умение хранить и холить чудный дар
небес - благородное вино, чтобы оно становилось все лучше и со всей силой и
сладостью пронизывало нас, как истинный пламенный дух жизни? А как делается
сама бочка? Разве мы не должны, если только хотим, чтоб работа удалась,
сперва все точно вычертить и вычислить? Мы должны уметь считать и мерить,
ибо как иначе могли бы мы определять пропорции бочки и сколько в ней
умещается? Эх, милостивый господин, сердце веселится в груди, когда я
начинаю собирать какую-нибудь хорошую бочку, когда уже все части хорошо
выструганы и пригнаны и подмастерья, взмахнув колотушками, ударяют по
клиньям: тук-тук, тук-тук! Веселая музыка! И вот стоит бочка, построена на
славу, а я приосаниваюсь, беру в руки резец и на дне ее ставлю знак моего
ремесла, известный всем добрым погребщикам и чтимый ими. Вы заговорили о
зодчих, милостивый господин. Ну что ж, такой вот красивый дом - отличное
дело, но если б я был зодчий и мне случилось идти мимо моего собственного
произведения, а сверху бы на меня глядела какая-нибудь грязная душонка,
какой-нибудь негодник, жалкий плут, купивший этот дом, мне до глубины души
было бы стыдно; с досады и с тоски мне пришла бы охота разрушить мое
собственное произведение. Но с моими постройками ничего такого не может
случиться. В них навсегда поселяется дух самый чистый на земле - благородное
вино. Благословенье божье на ремесло мое!
- Ваше похвальное слово, - молвил Шпангенберг, - выражает хорошую и
достойную мысль. Вам делает честь, что вы так высоко цените ваше ремесло, но
не сердитесь, если я все еще не могу оставить вас в покое. Что, если бы и
вправду к вам явился дворянин и посватался к вашей дочери? Ведь когда
по-настоящему дойдет до дела, многое может устроиться и совсем иначе, чем
думали раньше.
- Ах, - не без раздражения воскликнул мастер Мартин, - что бы мне
оставалось еще сделать, как не поклониться поучтивее и не сказать:
"Милостивый господин, если б вы были исправный бочар, но ведь..."
- Послушайте еще, - перебил его Шпангенберг, - а если бы в один
прекрасный день перед вашим домом остановился красавец дворянин, верхом на
гордом коне, пышно одетый, с блестящей свитой, и стал бы просить в жены вашу
дочь?
- Ну что ж! Ну что ж! - с еще большим раздражением воскликнул мастер
Мартин. - Я бы тут со всех ног бросился к дверям, закрыл бы их на все замки,
крикнул бы ему, гаркнул бы на него: "Поезжайте дальше! Поезжайте дальше, мой