"Э.Т.А.Гофман. Майорат" - читать интересную книгу автора

исполинский ключ из заржавленного замка. Наконец справившись с этим, он
обернулся к барону и, перебирая в руках большие ключи, сказал со странной
усмешкой:
- Да, там, внизу, тысячи и тысячи - все дивные инструменты покойного
господина,- телескопы, квадранты, глобусы, ночное зеркало - все побито
вдребезги и погребено под балками и камнями.
- Но деньги, наличные деньги,- перебил его барон,- ты говорил о золотых
монетах, старик?
- Я разумел только вещи, - отвечал дворецкий, - которые стоили не одну
тысячу золотых.- Более от него нельзя было ничего добиться.
Барон, казалось, был весьма обрадован, вдруг получив средства, в
которых нуждался, чтобы осуществить свой любимый замысел - построить новый
великолепный замок. Хотя стряпчий полагал, что, согласно воле покойного,
речь могла идти только о подновлении или полной перестройке старого здания,
и, по правде, всякое новое вряд ли могло сравниться с величавым достоинством
и строгой простотой родового замка, однако барон остался при своем
намерении, рассудив, что в подобных распоряжениях, не санкционированных
учредительным актом, можно отступить от воли усопшего. Вместе с тем (*76) он
дал понять, что считает своим долгом позаботиться о благоустройстве своего
местопребывания, Р...зиттена, насколько позволяет климат, почва и
окрестности, ибо предполагает в скором времени ввести сюда как свою любимую
жену существо во всех отношениях достойное любых жертв, как бы велики они ни
были.
Таинственность, с какой барон известил о своем, быть может, уже втайне
заключенном союзе, не дозволила стряпчему пуститься в дальнейшие расспросы,
но, узнав о намерении барона, он успокоился, ибо видел в его жадности к
деньгам уже не подлинную скаредность, а скорее страстное желание заставить
любимую женщину позабыть о своем более прекрасном отечестве, которое она
принуждена будет покинуть. Впрочем, ненасытным или по крайней мере скупым
стяжателем должен был он признать барона, когда тот, роясь в золоте и
разглядывая старые фридрихсдоры, не мог удержаться, чтоб не воскликнуть с
досадой:
- Старый негодяй, верно, утаил от нас самое большое сокровище, но по
весне я велю в моем присутствии разобрать башню.
Приехали зодчие, с которыми барон подробно обсуждал, как лучше всего
возвести строение. Он отвергал один чертеж за другим; не было архитектурного
замысла, который бы казался ему достаточно богатым и великолепным. И вот он
принялся сам рисовать, и это занятие, беспрестанно представляя его очам
солнечно-светлый образ счастливого будущего, наполнило его веселием и
радостью, нередко переходившими в шаловливую резвость, которую он сумел
сообщить и другим. По крайней мере его щедрость, его широкое гостеприимство
опровергали всякое подозрение в скупости. Казалось, и Даниель совершенно
забыл о нанесенном ему бесчестье. Смиренно и покорно держал он себя при
бароне, который, вспоминая о погребенных сокровищах, часто следил за ним
недоверчивым взором. Но что всех приводило в удивление: старик молодел день
ото дня. Быть может, скорбь о старом господине глубоко сокрушала его и
только теперь стала утихать; также причиной этого могло быть и то, что ему
не приходилось, как прежде, проводить на башне холодные ночи без сна и он
получал лучшую пищу и доброе вино, сколько пожелает; но, что б там ни было,
старик теперь казался крепким мужчиной, краснощеким и плотным, ходил твердой