"Смоленское направление" - читать интересную книгу автора (Борисов Алексей Николаевич)

Глава 8. Большая политика.

Когда в темноте, зрение подводит человека, на выручку приходит слух. Постояв пару секунд, стараясь не дышать, вслушивался, анализируя малейший шум. В палатке, бойцы обсуждали греческий огонь, спаливший ладью, в костре потрескивали догорающие поленья, на караульной вышке, боец громко испортил воздух, стоп. Возле походной бани шорох, точно, это шаги, кто-то крадётся и очень старается ступать тихо. Бегом к бане, успеть разглядеть, если удастся, задержать лазутчика. Вот, что значит забыть об осторожности и тайне вкладов, тьфу, планов.

– Итить твою … ать. – С долей досады, голос Пахома огласил окрестность. Подбежав к нему, увидел купца стоящего на четвереньках, который так спешил остаться незамеченным, что не разглядел натянутого троса. Результат на лицо.

– Сколько верёвочке не виться, конец всегда найдётся. Поднимайся Новгородец, разговор у нас с тобой будет. Жить или умереть, будет зависеть от искренности сказанного. – Сказал и вытащил из кобуры пистолет.

– Ээ…, по нужде вышел, а тут это, вот я и того. – Оправдывался Ильич, показывая на верёвку. При иных обстоятельствах можно было, и поверить, но не сейчас.

– Встать! Руки держать на затылке, шагом марш в мой шатёр. И без глупостей, шаг вправо или влево – попытка к бегству, прыжок на месте – провокация, стреляю без предупреждения. – Понял ли Пахом, что ему было сказано, так и осталось неизвестным, но то, что с руками на голове надо идти в шатёр, уяснил.

На раскладном столике лежала одинокая ириска, так сказать повод для девочек, не покидать командирскую палатку. Вроде и конфеты все съедены, но условие то, до конца не выполнено. Восемь глаз смотрят на коричневый брусочек, руки тянутся, желудок требует, но разум запрещает.

– А ну брысь отсюда к костру, подкиньте в огонь дров, ждать меня там. – Стоя в пол оборота к купцу, проводил взглядом стайку девчонок бегущих к догорающим углям. Я так и не узнал их статус, рабыни или вольнонаёмные, не до них сейчас.

– Присаживайтесь, гражданин Пахом Ильич. Или как Вас там называть? – Фраза, взятая из известного кинофильма, не произвела на купца должного впечатления, похоже наоборот, придала тому уверенности.

-Лексей, ты что, головой ударился? Какой такой гражданин? Почто перед людьми позоришь, руки на голову, может, ещё, куда их засунуть попросишь? – Тон Новгородца попахивал откровенной дерзостью, почти хамством. Сломить волю подозреваемого, пойманного так сказать 'не отходя от кассы' с наскока не получилось, придётся методом кнута и пряника.

– Молчать! Слушать! Отвечать, когда спрошу. – Сказал резко, глядя в глаза, направив пистолет в лоб, лицо сделал серьёзным. Левой рукой достал нож, может так поймёт, что шутки кончились. – Пару минут назад, Вы подслушивали у воинской палатки. Это заметил, и опознал Вас часовой на вышке, о чём и доложил. Вопрос первый – кто дал задание подслушивать на воинском совете? Отвечать!

Новгородец несколько раз моргнул, улыбнулся, сообразил, что не к месту и выдал целую историю.

– Лексей, любопытство это всё моё, я как своё имя услыхал, так и стал прислушиваться. А как о Новгороде узнал, ноги идти отказались, помочь захотел, в деле твоём, город свой от врага спасти. Ежели что надо, ты только скажи, всё сделаю, живота не пожалею. Поверь мне Лексей, вот тебе крест, детишками своими клянусь, не было никакого умысла, мы ж с тобой эти, 'копанёны'. – Пахом достал нательный крест, поцеловал и несколько раз перекрестился.

– Компаньоны правильно говорить, француз…, франки так называют сотоварищей, которые дела торговые вместе ведут, с капиталом общим. Влип ты Ильич, по самые помидоры. Тайну подслушал, знаешь много. Два пути у тебя есть, либо – со мной, до победного конца, либо – на тот свет. – Понятным всем жестом показал движение ножа по горлу.

– С тобой Лексей, с тобой. Не за страх, не спужался я, Новгород сберечь хочу. – Пахом снова перекрестился, и уставился на меня, ожидая ответа. Легко как то всё получилось, закрепить бы вербовку. Припугнуть, так бестолку. Вот бы детишек его, в заложники, так содержать их негде, да и неспортивно это, чай не террорист с Дубровки.

– Вот что, Пахом Ильич, тут на столе лежит специальное снадобье. Как только ты его съешь, после этого, никто тайну нашу не сможет узнать, даже под пыткой лютой. Штука эта, на два года рассчитана, каждому по половинке, получится, что год у нас есть. А по истечении года, тайна уже перестанет быть таковой. – Надавил ножом по ириске, разделил на две части и съел свою половину. Купец взял свою долю конфеты, понюхал, прожевал и высказался. – Ух ты, сладкая. А есть ещё? Тайну закрепить.

– Закреплять не надо, средство сильное, но очень опасное. Перебор, и всё, каюк. Хочу тебя тортом с чаем угостить, лучшего закрепления не придумать. Будешь торт? – Пахом покрутил ладонями, мол, не откажусь, пробовал ли он торт, не знаю, но то, что предложили съестное, догадался. Распаковав коробку с 'наполеоном', горячий чай был в термосе, мы устроили чаепитие. Новгородец облизывал пальцы, умудрился прикусить язык, пытался запомнить рецепт приготовления сказочного кушанья, поведал мне, что пирог с изюмом, который готовит его жена, вкусен, но в подмётки не годится многослойному 'Наполеону'. Пожелав спокойной ночи, мы расстались, утро вечера мудренее. После завтрака, Ильич должен был отправляться обратно в Смоленск, где в кузнечном ряду сделать необычный заказ: трёхлучевую железную звезду, с вертикальным острым шипом посередине. Необычность состояла в том, что количество звёздочек было пять тысяч. Зачем изобретать велосипед для борьбы с конницей, если это уже давно сделали до тебя. Какая-то светлая голова в древнем Риме, а может и такой же, как я, пришелец из будущего, для противодействия слонам Ганнибала придумал доски с большими гвоздями. Задумка сработала, и Сципион остановил 'танки' Карфагена. Так почему бы не воспользоваться опытом древних, против монгольского отряда? Я засыпал, надеясь, что мне приснится Полина, или хитрый стратег, который расскажет, каким образом разгромить сотню телохранителей тысячника кочевников.

'Утро светит ярким светом Стены старого кремля Почему же люди летом Не несут пожертвования?'

Примерно такую песенку напевал про себя настоятель церкви Михаила Архангела. Паства жертвовала скудно, нехорошие слухи с востока гнали горожан с насиженных мест. Люди не перестали думать о Боге, только мысли о райских кущах всё слабее подкреплялись звонкой монетой. Не понимали прихожане, что на голодный желудок священнику может не хватить сил, донести молитвы в уши создателя. Деньги были нужны как никогда, проклятый князь, костью в горле стоял у настоятеля. После захвата Смоленска, Святослав Мстиславович железной рукой правил в княжестве, обновил стены города, увеличил дружину, дал льготы кирпичных дел мастерам, передушил заговорщиков, но ничего не дал храмам. Полоцкий выкормыш, так называл настоятель князя, только в очень узком кругу единомышленников. Может, и остался священник жив, только благодаря тому, что круг этих друзей состоял из трёх человек. Ровно год назад, в такой же солнечный майский день, из далёкой Византии прибыл тайный посол с письмом. Сообщение было ужасающим, Рим намеревался раздвинуть свои католические владения на восток. Смоленское княжество, по плану, попадало в сферу влияния Ватикана. Остановить нашествие католичества могли только монгольские орды, вторгшиеся на Русь. Вот там то и нашёл поддержку настоятель. Доверенное лицо, выбранное из единомышленников, отправилось к Бурундаю, в ставке которого, было заключено соглашение – по которому темник обязался сохранять православную церковь, не препятствовать священнослужителям в их занятии, беречь храмы, не отбирать земли в Смоленском княжестве. В качестве ответных действий, было обещано открыть ворота города, при приходе монголов. После захвата княжества, темник пообещал поход на Польшу, что окончательно снимет вопрос о католическом влиянии. В конце концов, Бурундай сдержал обещание, и вторгся в Польшу, однако мог ли тогда знать посол, что почти через триста лет в 1611 г. именно его Петропавловский храм будет превращён в костёл. Ставленнику Византии было жалко русский народ, стонущий под пятой завоевателей, но интересы церкви были превыше всего. Апостериори подсказывало, выжить любой ценой. Цена в данном случае была – предательство. Четвёртый крестовый поход показал истинные намерения папского престола: вместо борьбы с сарацинами армия воинства Христова разграбила Константинополь, столицу ненавистной Риму Византийской империи, исповедовавшей Православие. С благословения понтифика Иннокентия III крестоносцы убивали своих братьев-христиан, вывозили православные святыни, устанавливали новый мировой порядок, в котором иной вере – места не было.

Настоятель посмотрел на икону, опустился на колени, что редко позволял себе, прикрыл глаза и осенил себя крестным знаменьем. Всё происходило по велению души, в подобные моменты священник отрешался от окружающей действительности, впадал в состояние блаженства и единения с чем-то больше, чем весь мир. Он чувствовал, что Бог рядом, видит и слышит его, испытывает боль и страдания, радость и восторг, точно так же как и он сам.

– Всё ли я сделал для сохранения церкви нашей? Подскажи мне, Господи. Сомнения одолевают меня, тысячи душ хочу погубить невинных, во сохранения зерна веры нашей Православной. – Настоятель открыл глаза, в состоянии молитвенного экстаза слёзы потекли по его щекам, и не заметил подслеповатый настоятель, как замироточил лик Иисуса.

После дневной обедни в келью настоятеля постучались, прибыл Иннокентий, в грязной, в нескольких местах разорванной рясе, без головного убора, видно было, что торопился о чём-то сообщить и не успел привести себя в порядок. Дрескод в церкви был строжайший, и подобный непотребный вид мог привести к суровому наказанию, но видимо весть, которую принёс помощник, того стоила.

– Говори, сын мой, что случилось? – Настоятель вспомнил, что отсылал Иннокентия к одноухому киевлянину с целью прощупать некого мурманского боярина, так некстати нарисовавшегося в свете недавних событий.

– Киевлянина и его людей больше нет, батюшка. Всех сжёг огонь. Безухий разведал место стоянки Алексия, как начало смеркаться, мы на ладье поплыли туда, сорок семь человек, столько лихих людей смог собрать твой верный Аристарх. Я был с ними, перед поворотом к стоянке, Аристарх предложил мне высадиться на берег, для того, чтобы зайти с тыла. Как только мы стали пробираться через кустарник, раздался страшный грохот и ладья окуталась пламенем. – А где сам Аристарх? – Перебил Иннокентия настоятель. – Он, он только успел произнести два слова. Греческий огонь. Потом сверкнули молнии, и начался дождь. Тело Аристарха никто не найдёт. – Иннокентий перекрестился и склонил голову, наказания за невыполненное задание было не избежать, но вины за собой он не чувствовал.

– Ступай переодеться, отдохни, после вечерни будь у меня. – Настоятель присел на лавку, всё не так, какой к дьяволу греческий огонь, бывает и молния сжигает дом. Хотя Аристарх служил у кесаря, мог и знать. А если Алексий прислан из Никеи? Вот это уже интересно, надо будет понаблюдать за ним. Много с ним неясно, какие-то механизмы приволок с собой, зачем так позиционировать? Сидел бы тихо и сопел в две дырочки, так нет, дом каменный строит, точно ромей, русский бы построил из дерева. Зная о наличии и месте проживания соглядателя, это уже наполовину обезвредить его. Что думать о комаре, когда грозит пожар в доме, князь Смоленска, вот главная заноза. Время дорого, нужно снова собрать ватажку из недовольных правлением Святослава людей, вооружить, обучить, содержать их, наконец. Серебро, как же нужен этот металл, как раз тогда, когда его нет.

Мелодичный перезвон с колокольни прервал размышления настоятеля, немой звонарь Герасим, опробовал новые, только что привезённые колокола. Круглый сирота, потерявший дар речи при виде гибели своей матери, Герасим скитался с паломниками слепцами. От города к городу, от монастыря к монастырю. В Смоленске, жестами объяснил прежнему звонарю, просьбу подняться на колокольню и подёргать за веревки. Шестидесятилетний дед, смилостивился и разрешил ударить в колокол, один раз, было это на следующее утро после пасхи. Так и появился ученик звонаря Герасим при церкви. С тех пор прошло десять лет, немой немного усовершенствовал крепления канатов в звоннице, приспособил дощечки и стал играть музыку. Не зная ни одной ноты, не имея возможности произнести ни слова, Герасим играл произведения на главном и средних колоколах. Импровизировал, мог повторить перезвон через несколько дней, после его исполнения. Настоятелю нравилось, люди были в восторге. Вот и принял решение священник приобрести новые, маленькие колокола, размеры которых, несколько раз немой показывал руками. Было у Герасима два сокровенных желания, о которых он часто думал, первое – собрать весь город перед колокольней, на которой он исполнял перезвон, второе – снова научиться говорить.