"Михаил Глинка. Петровская набережная " - читать интересную книгу автора

каждому, что из всех помощников командиров взводов второму взводу достался
самый крутой. Седых отслужил войну на торпедных катерах. Половина его
друзей - герои. Если что Седых не по нраву, он молчит, но начинает
багроветь. Сначала у Седых темной становится шея, потом уши, потом виски.
Волосы у него вырастают мысиком чуть не до середины лба, и когда наконец
краснеет лоб, то зачесанный назад белесый треугольник кажется какой-то
индейской боевой раскраской. Однако не приведи бог!
Седых всовывает голову в палатку. Медвежьи глазки окидывают взвод,
брезент полога зажат в квадратном кулаке. Но все тридцать человек уже на
ногах.
Седых можно все. Остальные старшины - Митя это сразу же заметил -
считают необходимым на зарядке бегать вместе с ребятами: в тельняшке так в
тельняшке, в трусах так в трусах, какую объявят форму. Седых не бегает.
Одеты все старшины строго по-уставному, ничего не расшито, не перешито, не
укорочено. Седых же, будто напоказ, демонстрирует, что можно сделать из
любого предмета формы, если хочешь пощеголять. И мичманка у него "а ля
Нахимов", и форменка подобрана в боках так, что непонятно, как старшина в
нее влезает, и брюки... Ах, эти брюки - главный предмет морской формы,
девяносто процентов шика или стыда. О брюках Седых можно сказать только то,
что других таких нет.
- Последние двое - вечером на картошку, - тихо говорит Седых и убирает
голову из палатки.
Так относиться к ним - несправедливо. Так относиться к ним - просто
жестоко. За что наряд на работу, если сейчас все вовремя выскочат и вовремя
построятся?! За что наказывать, если взвод целиком построится раньше, чем
другие взводы?! Но старшине можно все.
И в палатке столпотворение. Подхватив кто недоодетую штанину, кто штаны
целиком, кто ботинок, кто тельняшку, они выскакивают сквозь входной полог.
Пятнадцать секунд - и Митя остается в палатке один. Всовывается голова
Седых.
- Значит, так... - говорит Седых.
- Мне на пост сейчас заступать, - быстро говорит Митя.
Медвежьи глазки мягчают.
- Считай, спасся, - говорит Седых.
Голова исчезает. На футбольном поле оркестр уже бухает: "На рыбалке, у
реки, тянут сети рыбаки..."
На правах дневального Митя направился в столовую один, без роты. Когда
он шел обратно, встретил лейтенанта Тулунбаева, шедшего с полотенцем от
озера.
- Здравия желаю, товарищ лейтенант! - сказал Митя. - Разрешите
доложить?
- Здравствуй, Нелидов. Что у тебя?
- Мне вчера... У меня вчера... Когда я стоял вечером вчера...
Митя и не знал, что это так, оказывается, трудно: рассказать, что вчера
произошло.
- Это так начинаем службу? - жестко сказал Тулунбаев. - Это в первый
раз так на посту стоим?!
Митя не знал, куда ему деваться.
- Но ведь... Я же...
- А оправдываться - хуже этого вообще ничего нет, - кажется, с