"Илья Глезер. Любка (грустная повесть о веселом человеке) " - читать интересную книгу автора

На что были пьяны гости, но и они замолкли от неожиданной похабщины,
показавшейся еще более смачной от нежности Любкиного возраста. Бабка только
руками развела. Свояк же, густо рыгнув, разбил с грохотом бутылку о пол и
заорал:
- Дави их, Петька! Голоси дальше!
И началось... Одна за другой полетели частушки, все срамнее и
забористее. Вскоре все гости, не исключая жениха, голосили и топотали без
стеснения. Только невеста сидела с опрокинутым, безучастным лицом
Так с той поры и пошло: на субботней ли сходке, на свадьбе ли,
подвыпив, заставляли Петьку голосить частушки, что сами собой рождались в
его голове - задорные и матерные. Он не только навострился петь, но и плясал
легко и весело, выделывая разные коленца. Бабка только изумлялась:
- И какой это бес в тебе сидить?! Никто в семье нашей таким
бесстыдством не занимался. Выродок, ты, Петька, выродок и есть!
Он только ухмылялся и виду не подавал, что бабкины слова ранили его
глубоко и непоправимо. Но жизнью своей он был доволен и даже счастлив
по-своему.
Девицы постарше стали заговаривать с Петькой, а одна с соседней улицы
все приглашала на свиданки да прижималась, упругой грудью, таская его в
закоулках. Петька в эти минуты недовольно жмурился и почему-то вспоминал
мамкину провисшую грудь, пучок волос меж ее голых ног, звук комьев земли,
падающих на сосновый гроб... Выдирался он из девкиных объятий, бежал
куда-нибудь подальше на задворки и неукротимо рыгал. И были эти минуты для
него тайной и мучительной горестью. Ибо чувствовал он свою непохожесть и
вслед за бабкой считал ее уродством и смертным грехом. А тут еще в последний
год привольной Петькиной жизни стал быстро увеличиваться его срам, да волосы
появились в мотне и подмышками. Купаясь с ребятами, Петька перестал снимать
рубаху. Так и летел с обрыва, словно объятый белым саваном. С бабкой,
слабевшей и сдававшей с годами, Петька был ласков, но все больше молчал, да
отмахивался от ее рук и слов. Однажды теплым летним вечером попросили соседи
вывести коней в ночное. Петька отнекивался, но бабка цыкнула на него:
- Даром, что ли, я тебя кормлю, бугая такого!
И Петька поплелся по пыльной проселочной дороге к конюшне.
Взгромоздившись на спокойную шоколадно-черную кобылу, лениво погнал
стреноженных коней к мокрому от росы лугу, что лежал у самой воды. Расстелил
свой родной мохнатый тулуп и лег на спину. Фиолетовое небо опрокинуло на
него свою серебристую чашу. И Петька замер, ловя своей чуткой душой
мгновения красоты и ясности. Откуда-то издалека послышался глухой лошадиный
топот. Быстро приближаясь, он вдруг замолк, и из чернильной тьмы к Любкиному
костерку вышел высокий человек. В отблесках огня разглядел Любка веселую
белозубую улыбку, небритое, заросшее щетиной молодое лицо и растрепанные
патлы волос, казавшиеся черными, как сама ночная тьма. Человек, не ожидая
приглашения, подсел к огню, поворошил его прутиком и весело спросил:
- Ну, в компанию меня примешь, пацан? Зови меня Васькой, Василием,
то-есть. Я из М... , - и он назвал недалекое село. - На побывку из армии
пришел, на семь ден. Вот потянуло в ночное. А то в избе - душно. Отец
храпит, да мать посапыват.
Петьке стало не страшно и почему-то весело с этим неожиданным
говоруном. Новый знакомец сходил к своему привязанному неподалеку коню,
стреножил его и вернулся с каким-то кульком к костру. В кульке оказался