"Римма Глебова. Мистические истории " - читать интересную книгу автора

безнадежно...


Пересадка

Тяжелее всего было примириться с мыслью, что его нет нигде . Пусть бы
он был хоть где-нибудь, пусть без нее, где-то в другом месте, в другом
городе, в другой стране, где-нибудь там, откуда все же мог вернуться. Хотя
бы через год или через годы, неважно, главное - когда-нибудь. Тогда можно
было бы мечтать, жить в ожидании и надежде, что эта встреча обязательно
случится, и она увидит его дорогое, единственное и совершенно удивительное
лицо. Ни у кого на свете не могло быть такого лица, таких бровей,
прочерченных через весь лоб и смыкающихся двумя пушистыми ершиками на
переносице... такие смешные брови... и очень черные короткие волосы,
торчащие густой щеткой надо лбом, и длинный, с четкой горбинкой нос,
обещавший к старости, как смеясь, предрекала ему она, дорасти до самого рта.
Губы... разве могли быть у других такие губы, умеющие целовать так, что
хочется немедленно отыскать любой подходящий уголок, где никого нет... А
глаза... у него были особенные глаза. Удлиненные почти до висков и
иссиня-черные как спелые оливки, жадные и какие-то стремительные, будто он
хотел охватить ими сразу весь мир, все увидеть, быстро рассмотреть и опять
вернуться к ней, чтобы утопить ее в своей сине-черной страстности...
Было от чего терять голову и как сладостно иногда совсем ее терять.
Конечно, он не был красавцем. Не очень высок, не идеально строен. Но на него
почему-то оглядывались женщины, и она ревновала. И кто встречал его хоть
однажды, запоминал навсегда, такое лицо у него было притягивающее, такой
взгляд. Но нет больше этого лица. Его похоронили и даже не позволили
посмотреть в последний раз. Сказали: нельзя. Спеленутого с головой в белый
саван, Гая, под молитвенные песнопения, опустили вниз, в серую бетонную
коробку, быстро закидали землей, обхлопали лопатами продолговатый холмик и
снова прочитали нараспев молитву. Положили в изголовье камешки. Много
камешков - людей было много. И каждый вдавливал свой камешек в свежую
рассыпчатую, смешанную с песком землю, и Герде казалось, что каждый
приговаривал про себя: "Лежи тут. Не вставай". Мол, раз умер, то не суетись.
Ведь каждый рад, что не его туда, вниз, опустили и присыпали сверху,
очередь, слава Богу, не подошла еще, и каждый втайне надеялся вопреки
рассудку - может, и не подойдет... Придет-придет, с непонятным самой
злорадством думала Герда, рассматривая опухшими, но бесслезными глазами лица
окруживших могилу родственников, знакомых, приятелей и приятельниц. Слез у
нее не было с утра похорон, наверное, накануне кончились, слишком много их
вылилось, вот и кончились. Ну что они тут стоят, пора бы и разойтись,
оставить ее одну, с Гаем. Он никому не нужен был, кроме нее. Даже его
родителям. Они не понимали его. Его стремления к независимости, выражавшемся
в холодноватой отчужденности. Тем более не понимали его нелюбви к дальним
путешествиям, поскольку сами вечно отсутствовали. А уж тем более не понимали
его страсть - строить домики. Он строил их всегда, сколько помнил себя. Из
картонок, из спичек, из камешков, из всего, что под руку попадалось. Но
только не из "Лего" - цветных кирпичиков детского конструктора. Гай
рассказывал, что с детства их презирал, потому что готовое . Ему нужно было
сделать все самому, добыть, найти и построить своими руками. Придумать