"Виталий Гладкий. Кровь за кровь" - читать интересную книгу авторабыли еще несколько пассий, но я весьма искусно делал вид, что люблю только
ее одну. И в общем не кривил душой - по молодости я был почти сексуальным маньяком и мог трахаться с кем угодно, когда угодно и сколько угодно. Поэтому я любил всех своих подруг. Это потом, гораздо позже, пришла житейская мудрость, которая ненавязчиво, но жестко подсказала, что в жизни есть прелести и другого рода; например, сон после двух суток непрерывного поиска в тылу противника; или сама жизнь. Из армии я написал Лильке всего три письма. Как и другим моим безутешным невестам. Это чтобы они не считали меня редиской. Но жизнь продолжается даже за стенами казармы, и вскоре у меня был полный комплект офицерских жен, которые заставили бравого сержанта напрочь выбросить из головы воспоминания о гражданке. Благородно отписав под копирку всем своим девицам, что меня посылают на сверхсекретное задание - может даже за рубеж, я прекратил опыты с эпистолярным жанром раз и навсегда. Постоянные самоволки, а значит и хронический недосып, напрочь отбили желание корпеть над письмами, в отличие от моих товарищей по оружию, которые строчили слюнявые послания своим подругам почти каждый день. Я был прагматиком до мозга костей и предпочитал иметь армейскую синицу в руках, нежели эфемерного гражданского журавля за тридевять земель. - Ты женат? - спросила Лилька с такой затаенной надеждой, что у меня внутри все обмерло от нехороших предчувствий. - Конечно, - поторопился я соврать, и, глядя на ее голубое платье в белых кружочках, подумал: "На твой горошек, дорогая, у меня не хватит майонезу". - Жена, двое детей... - Счастливый... - разочарованно вздохнула Лилька. - А я разведена. Муж оказался таким мерзавцем... Она долго и обстоятельно рассказывала о своих семейных коллизиях, а я с тоской поглядывал на часы - ждал, когда начнется официальная часть вечера, которая, как я надеялся, будет достаточно короткой. Меня спас Маркузик. Он решительно оторвал от моего плеча эту рыбу-прилипалу в образе Чугунка, и мы направились к самой большой группе, окружившей нашего незабвенного директора Николая Емельяновича. Он носил фамилию Хворостянский, но свое прозвище Палкин получил вовсе не по аналогии. Иногда некоторые наши особо грамотные, но недисциплинированные башибузуки называли его даже Николаем Кровавым. Старый партиец, Палкин любил, чтобы везде царил жесткий коммунистический порядок. Лично меня он выгонял из школы не менее десяти раз. Благодаря его "протекции" меня так и не приняли в комсомол, за что я ему буду благодарен по гроб жизни. Нет, я не был антисоветчиком или диссидентом, но мне никогда не нравилось ходить в ногу вместе со всеми. За что, кстати, я получал по полной программе в учебке. Может, из-за этого я и попал в спецназ, где умение ходить строем всегда стояло в последней строке учебного плана. - Неужто Сильверстов? - фальшиво обрадовался Николай Емельянович, и его узкая ладонь утонула в моей мозолистой лапище. - Рад, очень рад... - Ах, как я за вами соскучился, Николай Емельянович... - Я сгреб его в объятия и даже попытался выдавить счастливую слезу. Чтобы не расхохотаться в полный голос, Плат прикусил нижнюю губу, а |
|
|