"Виталий Гладкий. Месть обреченного" - читать интересную книгу автора

старый голубиный насест - крохотную площадку с перильцами - и, усевшись там,
свесив ноги, подолгу пристально разглядывал и быстро меняющие формы облака,
и их отражение в озерной воде, и зализанные временем холмы у горизонта, и
сине-фиолетовые лесные дали.
В такие минуты лучше было бы его не окликать - он все равно ничего не
слышал, углубленный в свои мечтания.
Квохчущая, как наседка над выводком, Евдокия Ивановна, утратившая
надежду отвадить Андрейку от этого, опасного с ее точки зрения,
времяпрепровождения, заставила меня наносить к насесту сена, чтобы в случае
падения он не расшибся. Теперь сын в осутствие взрослых не слазил на землю
по лестнице, а спрыгивал.
Хорошо, что этого не видела Евдокия Ивановна...
Долго я не осмеливался даже спать рядом с Ольгушкой. Видимо, и она
этого не хотела. Кровать в нашем жилище была только одна, а потому я устроил
себе под окном ложе из досок и старого тюфяка, найденного на чердаке.
Когда приходила ночь, я часами сиживал на завалинке, чтобы дать жене
возможность спокойно уснуть.
Но, как бы поздно я ни укладывался на свою спартанскую постель, все
равно чувствовал, что жена бодрствует, скукожившись под одеялом и стараясь
не дышать.
Я не знал, что и думать. Иногда мне хотелось упасть перед нею на колени
и закричать на весь белый свет: ну прости меня, я ведь не совсем конченый
человек, и в моей душе не только тьма и мусор!
Но едва она переступала порог, как меня замыкало, и я, опустив глаза,
мямлил что-то не очень вразумительное и спешил заняться какой-либо работой.
Так шли дни, недели, месяцы...
Несмотря на натянутые отношения с женой, я понемногу оттаивал, оживал,
постепенно вытравливая из сознания свою ущербность.
Порой мне даже начинало казаться, что тот, другой, наемный убийца по
кличке Ерш, существует только в моем воспаленном воображении, что он
порождение кошмарных снов, где реальность трудно отличить от вымысла.
В такие моменты я начинал дышать полной грудью. Мне чудилось, что
вокруг все цветет и благоухает, я без причины улыбался, правда, с трудом,
будто у меня заржавели скулы.
Жизнь становилась немыслимо прекрасной, она возводила из воздуха
волшебные замки, до которых можно было дотронуться рукой...
Но первый же сильный порыв ветра, подозрительный шорох за забором или в
саду вмиг разрушали иллюзию счастья и умиротворенности, и я чувствовал, как
мышцы вновь наливаются злобной, беспощадной мощью, готовой вырваться наружу,
чтобы крушить и уничтожать...
Все произошло настолько просто и естественно, что сейчас, мысленно
оглядываясь назад, я понимаю - иначе и быть не могло.
Наверное, это сближение стало возможным из-за весны, помимо нашей воли
вскружившей головы хмельными от запахов цветущей сирени вечерами.
Но, вероятнее всего, объяснение счастливой концовки моих и Ольгушкиных
терзаний лежало, что называется, на виду - оно таилось до поры до времени в
наших исстрадавшихся от одиночества душах.
Однажды поздним вечером, когда Андрейка уже спал, а я, как обычно,
помогал Ольгушке устраивать свою импровизированную постель, наши руки
неожиданно соприкоснулись... и она упала в мои объятия, заливаясь слезами.