"Виталий Гладкий. Месть обреченного" - читать интересную книгу автора

два, а то и три месяца. Вскоре я наверстал упущенное и здорово вырвался
вперед.
И самое интересное - мне были безразличны мои отметки; я учился на
"отлично" только потому, что мне так хотелось.
На этом я и сгорел. Отличники никогда не вызывали у сверстников ни
восхищения, ни умиления. Скорее, наоборот. А я, ко всему прочему, держался
особняком и ни с кем не заводил приятельских отношений. Я был в этом детдоме
чужаком.
Сначала на меня начали наезжать одноклассники. Но я, уже в достаточной
мере "воспитанный" улицей, быстро и доходчиво объяснил им, что меня трогать
не нужно. После этого меня начали избегать, и я продержался в детдоме
особняком почти три года.
Но такая, видимо, у меня судьба, что все хорошее в моей жизни
заканчивается быстро, и чаще всего трагически...
По истечении третьего года пребывания в детдоме я опять крупно
повздорил со своими сверстниками - уж не помню из-за чего - и опять они
получили по мордам.
Тогда за меня взялись великовозрастные балбесы, которые по какой-то
нелепой случайности находились не в зоне, а в цивильном воспитательном
учреждении. Наверное, кто-то из тех, кого я отметелил, пожаловался им, что я
чересчур строптив и не уважаю не писанные детдомовские законы.
Расправа мыслилась жестокая. Меня завели в туалет и хотели по очереди
изнасиловать. Или "опустить", как говорили насильники. Тогда я впервые и
столкнулся с некоторыми проявлениями моего характера, принесшими мне немало
бед в будущем.
В тот момент я просто обезумел. Совершенно потеряв голову, я выхватил
из кармана перочинный нож и устроил в туалете настоящую резню.
Их было двое, против каждого из них я был как Моська против слона, и
тем не менее сладить со мной они не могли. (Тогда я еще был маленьким и с
виду хрупким). Я метался по туалету, словно обезьяна - едва не по потолку -
и безжалостно полосовал их острым, как бритва, ножом...
Они остались живы только потому, что на крики прибежал наш завхоз и
дворник по совместительству. Кажется, его звали Лукич. Он был настоящий
богатырь. Но и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы забрать у меня
нож и препроводить в карцер.
Я не стал дожидаться разбирательства. Возможно, мне дали бы срок. Не
знаю. Той же ночью я бежал из детдома, выбравшись наружу через печную трубу.
(Здание отапливалось дровами, а роль карцера исполняла обычная комната,
только с решетками на окнах).
Печка в карцере была полуразвалена и мне не составило труда добраться
до дымохода. Видимо, когда-то здесь был камин, потому дымоход оказался шире
обычных печных труб.
Наверное, только отчаяние помогло мне не застрять в узкой закопченной
трубе. Я выбрался наружу где-то после полуночи и несся, как угорелый, до
самого рассвета и практически без передыха.
Возле какой-то церквушки навстречу мне попались две бабки, торопившиеся
к заутренней. Завидев меня, они с перепугу так и сели на дорогу. Испугаться
было чего: с ног до головы вымазанный сажей, почти голый и со вздыбленными
волосами, я смахивал на чертенка, сбежавшего из преисподней...
Я возвратился домой, в опостылевшую до зубной боли коммуналку. Но я