"Нодар Джин. История моего самоубийства" - читать интересную книгу автора

-- Как куда? На волю.
Старик поднялся со стула, отошел к окну и, повернувшись к луне,
заговорил другим, не-своим голосом:
-- Поля у меня, знаешь... Как сказать? Поля тут совсем уже нездоровая.
Я тебе все расскажу, но коротко, да? - чтобы не проснулась... Когда немцы
пришли в Вильну, они забрали всю Полину семью: мать, две сестры, тетя и
бабушка. Отвезли во временный лагерь и держали всех в одном бараке... Это
близко, сразу за городской чертой. А надсмотрщица у них была такая Вильма,
очень любезная и пожилая. А до войны эта Вильма, литовка, держала тут
магазин живой птицы. Так он и назывался: "Вильмины цыплята". И раз в месяц
эта Вильма наряжалась в лучший мундир, - это я уже про лагерь, - подводила
брови, душилась хорошим одеколоном и рано, до рассвета, снимала с полок
дюжину евреек и любезно так приговаривала: давайте, говорит, цыпочки, скоро
утро, одевайтесь, топ-топ-топ. И подгоняла их к выходу. Сегодня праздник:
Вильма отпускает вас на волю: топ-топ-топ... А потом их душили газом по
дюжине с барака. И шли они очень покорно... Как и положено цыплятам! А
некоторые улыбались. И во всей округе пахло, оказывается, бульоном. Я был на
фронте, я политрук был, но все так говорят: пахло, говорят, как если б
варили цыплят. И во всем бараке выжила одна только Поля... А иначе я с ней
не смог бы и познакомиться, если б она не выжила. Это в 44-м, уже к концу
войны. Тогда она была еще здоровая, но через год ее взяли: она зарезала эту
Вильму, которая опять торговала живыми цыплятами, но теперь уже на рынке,
потому что это выгодней: частных лавок уже не было. А после тюрьмы Полине
стало совсем плохо, и одно спасение для нее - это цыплята. Всю пенсию на них
и спускаем: а потому и есть нечего. А то б я и за ночлег не брал... Я тебе
честно говорю! Но ты... Не надо Поле и про этот червонец за ночлег, можно?
-- Можно, -- ответил я после короткой паузы. -- А что вы ей скажете:
откуда вдруг у вас десятка?
-- Уезжающие подкидывают. Однажды дали пять червонцев. Помнишь про
ташкентского аида, который украл Тору? Он и дал.
Подумав почему-то, что ташкентец не украл Тору, а купил ее у Фимы, я
закурил и сказал другое:
-- Слушайте, Фима. Возьмите деньги обратно. Только утром я вас
сфотографирую. Вы вдвоем и цыплята, хорошо?
Утром, перед тем, как расстаться с ними, я отснял целую катушку.
Прижавшись друг к другу с цыплятами подмышкой, Смирницкие топтались на фоне
крыльца, волновались и глупо улыбались в объектив, моргая при щелчке
затвора. И больше я никогда о них не слышал. Разве что через пару дней,
когда снимал заброшенные дома в пустом участке еврейского квартала,
подкатила милицейская коляска, в которой сидели молодой литовец в джинсовой
куртке и седеющий лейтенант в форме. Молодой проверил мои документы и
справился о "цели производящихся фотосъемок литовской натуры". Я объяснил,
что работаю над очерком о старом Вильнюсе.
-- Еврейском? -- пригрозил он.
-- Зачем? -- пожал я плечами. -- Просто о Вильнюсе.
-- Все в порядке, -- сказал он и повернулся к напарнику. -- Увидишь
этого жидка, скажи так: ты пердун, Фима!


11. Из-под шляпы с перьями фламинго