"Нодар Джин. Повесть о любви и суете" - читать интересную книгу авторажизнью, продолжает ждать от неё самого важного, не понимая к чему оно
сводится и догадываясь лишь, что - не к деньгам. Но об этом догадываются не только те, у кого их мало. Иначе бы Цфасман не горевал, что Анна им брезгует. И смирился бы с тем, что главнее денег у него силы нету. Вычислил ещё, что если для него самое важное - не утратить ничто из важного, то для Анны, красавицы, у которой жизнь впереди, самое важное, хотя тоже к одному не сводится, тоже повязано на одном. На её главной же силе - мужчинах. Поэтому как только он их ей предложил всех сразу на блюдце с каймой, назвав его путёвкой в счастье, она с восторгом согласилась выложить эа путёвку свою долю. Большую, чем раньше, поскольку с установкой канализационных узлов на даче к Цфасману переехала из Германии жена - и Анне пришлось впустить его в гусевскую кровать. Плюс - не возражать, что куст на его носу будет лишь подстрижен, не выкорчеван. Большую долю, чем раньше, выложил и Цфасман. Не жалея. Видимо, по-своему любил Анну. Особенно после приезда жены. Правда, он и получил больше, чем раньше, ибо впервые увидел её голую. На фотобумаге. Смыкая в постели веки, Анна, как и раньше, категорически требовала у него того же. А потом - когда одевалась - отворачиваться. Цфасмана возмутило другое. Известный фотограф Вайзель, выписанный им из Германии для путёвки в счастье, считался гипер-модернистом, работал в забытой манере, без эпилептических вспышек и подсветок, и взимал за это лишние деньги. Но замред "Плейбоя" заявил Цфасману по телефону, что "читатель не избалован гипер-модернизмом и не потерпит на обложке старомодного кадра". После Потребовав дополнительную мзду за отступление от своего творческого кредо. Отступил он недалеко, ибо выдержал обложечный снимок в одной тональности. Вечер, море и - спиной к камере - нагая девушка с подогнутыми коленами. Немножко подсветки на гравий и совсем немножко же фокуса. Но всё - только и очень сиреневое. Такая, дескать, в мире ситуация: сиреневая тишина. Зато вёл себя Вайзель на съёмках корректно. Всякий раз, отступая от кредо, переживал молча. Молча же гасил в себе шальные волны желания прикоснуться к голой модели. Причём - кончиком телевика, хотя гипер-модернисты работают и без объектива. Лишь однажды - когда Анна, по грудь в стоячей воде, развернулась к Вайзелю, а лёгкая волна подкралась к ней сзади и мягко всколыхнула её холмы - он не выдержал и, щёлкнув, выкрикнул короткую фразу. Опять же безобидную: я, мол, тоже богоборец. То есть - не гипер-модернист, а только богоборец. Но наутро спокойно пересчитал деньги и улетел. Плейбойевский же замред повёл себя по-свински. Мало того, что, ознакомившись с присланными Цфасманом слайдами, за сиреневую обложку он запросил двойную сумму наличными, которые сразу же прибыл в Сочи принять. Мало и того, что, растерявшись при виде Анны, он и от неё - вместо скидки за обаяние - наоборот, потребовал доплаты натурой, хотя сам, мокрый и скользкий, выглядел, с её слов, как "хуйстрица". Мало даже того, что, услышав в ответ на свои притязания эту характеристику, замред, сам еврей, обозвал Анну "жидовской подстилкой", - он |
|
|