"Нодар Джин. Повесть о любви и суете" - читать интересную книгу автора

население к смазыванию хлеба "Нутелой" из его супермаркетов и к закупкам
некалорийного сахара там же. Прислушалась, впрочем, ненадолго, ибо теперь
уже на цфасмановском носу вырос целый куст толстых волос.
В течение последующих месяцев Анна сбросила ещё два килограмма,
добилась, благодаря пасте "Рембрандт", второго номера белизны улыбки, а
благодаря доступу в спортзал студии, особой рельефности холмов плодородия, -
пользуясь уже уважением не только зрителей, но, что сложнее, и сотрудников
студии. Среди последних наиболее высокий процент пришёлся на мужчин, которых
Богдан обвинял в своё время в тяготении к любовной наживе и в незнании
будущего, но которые, подобно Богдану же, именовали Хмельницкую Анютой.
Виолетта оповестила её, что женский контингент студии объяснял
популярность Анны у мужчин её сексуальной сговорчивостью. Между тем, Анна
уступала домоганиям мужского контингента не из душевной порочности, а,
наоборот, из отвращения к кокетству. Она по-прежнему ждала чего-то очень
хорошего, но, как и раньше, думала, будто произойдёт оно само по себе и
просто.
Поэтому Анна и не отвечала на зазывные письма с фотографиями из
Марселя, зачастившие после Богдана. К тому же, презрение к матери у неё
окрепло. Быть может, из-за того, что на карточках та притворялась или была
счастливой в своём зелёном каменном шато, а отец лежал в жёлтом фанерном
гробу.
Углубилась и жалость к нему. Особенно - когда Анна наконец пролистала
книгу о Гёте и стала думать, будто после матери отец тоже хотел кого-нибудь
полюбить, но понял, что ему, несмотря на пример великого немца, уже поздно.
Хотя бы потому, что - в отличие от того - денег у него не было даже на
вставные зубы. Настолько, понял Гусев, всё уже поздно, что решил не мешкать
и не дожидаться заказанного тома.
Кстати, именно в этот период, через год с лишним после отца, Анна
случайно узнала, что перед смертью он читал не о Гёте, а как раз о Чехове.
Всё это время старая книжечка, которую Гусев когда-то заставил прочесть
дочь, лежала - обложкой вниз - на кроватной тумбе, но Анна её ни разу не
раскрыла: глаза привыкли к ней, как к пятну. Не тронул её и Богдан: не
успел. Не трогали и мужчины, попавшие после него в эту кровать и,
действительно, не видевшие не только будущего, но - и ничего кроме кровати.
Заметил книжку Цфасман, оказавшийся в квартире впервые после посещения
её вместе с хромым капитаном милиции. Заметил даже, что в страницы вложен
лист из перекидного календаря.
Дата на листе стояла примечательная.
Цфасман внимательно изучил его, а потом поморщился и объявил, что знает
Запад "из первых рук", а потому низкопоклонства перед ним не приемлет. Потом
он вздохнул и, желая угодить Анне, произнёс, что беда общества заключается в
неумении распознавать замечательных людей. Наконец объяснился.
По его мнению, в будущем, когда общество избавится от подобных бед, на
календарном листе за семнадцатое ноября оно вспомнит вовсе не того человека,
которого вспомнило на этом. На этом вспомнило, дескать, день рождения
императора Веспасиана, а в будущем отметит, что именно в этот день и именно
в этот год в курортном городе Сочи покончил самоубийством доцент Сергей
Гусев, деликатная личность, прибегшая к этой крайней форме самокритики в
знак протеста против разворота истории вспять и фронтального нашествия
хамов.