"Уильям Гибсон. Мона Лиза Овердрайв" - читать интересную книгу автора

На третью ночь в этом доме она проснулась на рассвете, сварила кофе,
оделась. По широкому окну, выходящему на веранду, сбегали струйки скон
денсировавшейся влаги. Спать было не просто. И если приходили сны, то она
потом не могла их вспомнить. Но было что-то еще... ускорение, почти
головокружение... Она стояла посреди кухни, чувствуя через толстые белые
шерстяные носки холод керамических плиток, и грела руки о чашку.
Чье-то присутствие. Она воздела руки, поднимая кружку, как священный
сосуд, жест инстинктивный и в то же время полный иронии.
Три года прошло с тех пор, как лоа овладевали ею, три года с тех пор,
как они вообще касались ее. Но теперь?
Легба? Кто-то другой?
Ощущение чьего-то присутствия внезапно пропало. Резко поставив кружку на
стойку так что кофе плеснуло ей на руку, она побежала разыскивать, что
надеть. В шкафу с пляжными принадлежностями нашлись зеленые ботинки на кау
чуковой подошве и тяжелая синяя горная парка, которую она не помнила.
Парка была слишком большой, чтобы принадлежать Бобби. Энджи стремглав
бросилась прочь из дома, промчалась по лестницам, не обращая внимания на
жужжание игрушечного дорнье , который поднялся следом, как терпеливая
стрекоза. Она оглянулась на север. Взгляд скользнул по скопищу пляжных
домиков, путанице крыш, напомнивших ей баррио в Рио. Энджи повернула на
юг, в сторону Колонии.

Ту, что пришла; звали Гран-Бригитта, или Маман Бригитта. Некоторые
считали ее женой Барона Самеди, другие называли древнейшей из мертвых .
Слева от Энджи вздымались фантасмагорические здания Колонии настоящее
буйство архитектуры всех форм и самовыражений. Хрупкие с виду,
инкрустированные неоном подражания Уоттсу Тауэрсу соседствовали с
необруталистскими бункерами с бронзовыми горельефами на фасадах.
В зеркальных стенах, когда она проходила мимо, отражались утренние
облака над берегом Тихого океана.
За три последних года ее не раз посещало чувство, будто она вот-вот
перейдет некую невидимую черту, вернется туда, за призрачную границу веры,
и обнаружит, что время, проведенное ею с лоа, было всего лишь сном. Или
что они, скорее, были как некие странные заразные узелки резонанса
культур, которые жили в ней с тех самых недель, какие она провела в
оумфоре Бовуа в Ныо-Джерси.
Энджи продолжала идти, черпая покой из шума прибоя, из этого вечного
мгновения единства пляжа и времени, его сейчас и всегда.
Ее отец мертв, семь лет как его не стало, а файлы отцовского дневника,
записи, что он вел, не сказали ей почти ничего. Отец кому-то служил. Или
чему-то. Наградой ему было знание, и ради этого знания он пожертвовал
дочерью.
Временами у нее возникало чувство, будто она прожила не одну, а целых
три жизни и каждая отделена от другой стеной чего-то, что она затруднялась
назвать, и нет никакой надежды на целостность. И так будет всегда.
Вот детские воспоминания о научном городке Мааса , тянущемся длинными
переходами в глубь аризонского плато. Энджи обнимает балясину балюстрады
из песчаника, ветер плещет в лицо, и она представляет, будто все пустынное
плато это ее корабль. Ей кажется, что она даже может перемешивать краски
заката над горами. Вскоре она улетит оттуда страх жестким комом