"Елена Георгиевская. Инстербург, до востребования " - читать интересную книгу автора

- И как ты себе это представляешь? - спросила я. - Я привожу её в
"Амстердам" и вешаю ей на грудь табличку: "Меня зовут Наталья, трахаю всех"?
- Да! - категорично ответила Ира.
Я всегда презирала эти комнатные растения. Нормальный человек годам к
двадцати пяти самое позднее перепробует всё на свете, перебесится и
успокоится. А правильные мальчики и девочки, робкие существа с
атрофированной волей и мускулатурой, только ближе к тридцати начинают
отрываться, и это не заканчивается ничем хорошим. Нередко - психушкой; на
Западе - наркотической зависимостью от всякой дряни вроде прозака.
Осенью две тысячи седьмого я была вынуждена жить по месту предыдущей
регистрации - недалеко от Гданьского залива, в старинном немецком доме,
подъезд которого я сама штукатурила и красила, чтобы сэкономить на
ремонтниках и не напугать покупательниц. Сначала мне не хватало денег на
нормальную квартиру, поэтому я купила трёхкомнатную в области, находящуюся в
состоянии "после пожара и наводнения", привела в порядок и перепродала
намного дороже.
Если бы урод-судья не перенёс слушание моего дела о перепланировке
(сделанной не мной, но это отдельная детективная история с подделкой
документов), я бы трахнула эту дуру в первый же вечер, чего ей простаивать
без дела. Кстати, не такой уж красивой она оказалась, на любителя, но
поиздеваться - самое то.
Как выяснилось позже, овца понаписала обо мне в своём журнальчике
всякой чепухи. Она, видите ли, "добилась своего". От меня. Не я собиралась
при первой же возможности растлить её, а она долго добивалась от меня
согласия. Ещё выяснилось, что я её ревную. Я в принципе не ревнива, а уж
такое существо и тем более ревновать бессмысленно. Напротив, я с
удовольствием отдала бы её роте солдат: по крайней мере, она умерла бы
счастливой. Я прочитала одну из её дурацких записей о том, как она хотела бы
подавлять меня морально, и что она представляет себя мужчиной, Марлоном
Брандо в фильме "Последнее танго в Париже", а меня - героиней Марии Шнайдер,
и сказала ей: ты много на себя берёшь. Она не сообразила, что причина моего
плохого настроения - её беспомощные попытки навязать мне роль,
противоречащую моей природе, и решила, что я ревную. Не помню, к кому. Она
продолжала лепетать какой-то бред; что мне оставалось делать?
Как обычно, я старалась бить так, чтобы не осталось синяков. У меня не
всегда это получается, я ведь не работала в ОМОНе, как наша любимая
охранница... хотя она уже не работает в клубе.
Это очень замороченная разновидность мазохизма, я постараюсь попроще
объяснить. Человеку мало играть роль жертвы и открыто признаваться в этом.
Надо называть себя активным садистом при полном несоответствии заявленным
претензиям, чтобы ещё больше обломаться и получить от этого свой
мазохистский кайф. Я её понимала. Когда-то я называла себя христианкой и
гуманисткой: под маской гуманизма не только удобнее мучить людей, но и
удовольствия больше.
Вскоре Наталья начала доставать меня звонками в неурочное время,
слезами, признаниями в идиотской любви - точь-в-точь одна безмозглая
малолетняя сучка, которая попыталась уйти ко мне от своего ёбаря, тот её
отлупил, а на следующий день она чуть его не убила, кажется, топором, и
попала в колонию номер четыре, откуда продолжала строчить мне дурацкие sms.
Я отказалась поселить её у себя после освобождения - на хер она мне