"Сергей Герасимов. Часть той силы (Фантастический роман)" - читать интересную книгу автора

меня, но, на самом деле, они стерли совсем другую идею. Видимо, их
медицинская техника не была приспособлена к человеку.
Это было ошибкой, которая их погубила. С этого момента я решил про
себя, что убью их. Убийство - великий грех, и я молился про себя, чтобы
оказалось, что они не имеют души. В конце концов, людьми-то они не были. И
может быть, убить их было не большим грехом, чем застрелить лисицу или
разрезать лопатой червя.
Как будто ледяная рука сжала мое сердце, когда я решил это сделать, я
понял, что погублю себя, но воля моя оставалась непреклонной. Вот так оно
все и случилось.
- Я уже слышал несколько самых разных вариантов этой истории. Дед
рассказывал это совсем по-другому, - вспомнил Ложкин. - И она тоже. Я не
знаю, чему мне верить.
- Твой дед? Дай мне подумать. Отрок, что ли, Игнатий? И впрямь, он
должен быть твоим дедом. Игнатий был злым и порочным мальчишкой, хотя и не
без царя в голове. Учиться не любил, до десяти лет не знал азбуки. Ленив был
безмерно. Понимал лишь розги и подзатыльники. Хотел бы я знать, кем он
вырос. Он еще жив?
- Недавно скончался.
- Да будет ему земля пухом. Я рассказывал ему эту историю намного
проще. Так, как он мог понять. Нет ведь никакой нужды говорить человеку те
вещи, которые он понять не сможет. Позволь мне задать тебе один вопрос. В
твое время еще читают этого слезливого Достоевского?
- Почитывают, - ответил Ложкин.
- Жаль. Вот выросло еще одно поколение мямлей. Впрочем, можешь не
прислушиваться к моим словам. В конце концов, мы здесь всего лишь портреты.

53. Портреты...

Портреты были одинакового размера, все в одинаковых рамах, все
одинаково темные и написанные в одной манере. Чем больше портретов проходило
перед его глазами, тем меньше внимания он обращал на них. Сейчас это были
люди, слишком глубоко погрузившиеся в прозрачный сироп времени, люди,
которых он никогда не знал, никогда не понимал и никогда не поймет. Люди,
которым он обязан своим существованием на свете, но, тем не менее, далекие и
чужие, как разбегающиеся галактики глубокого космоса.
Он все шел и шел, но галерея не кончалась. Она казалась бесконечной, а,
возможно, и была таковой, хотя длина скалы снаружи была не больше ста
метров. Эта завитая в улитку бесконечность одновременно и манила и
раздражала, беспокоила и дразнила, потому что плавный изгиб коридора
позволял видеть лишь один портрет перед собой, два справа и два слева.
Переместившись на пятнадцать шагов, ты оказывался в той же ситуации, и
только портреты становились иными. Люди на портретах были одеты необычно,
имели необычные выражения лиц и странные позы. Они мало походили на
привычные портреты из учебников, портреты людей прошлого. Они были слишком
живыми и в то же время совершенно отличными от знакомых Ложкину людей начала
третьего тысячелетия.
Он шел, размышляя о том, что сказал Василий. Было ли это правдой? А
если было, то правильно ли поступил предок, не принял ли он решение слишком
поспешно? И неужели мир вины родился вообще безо всякой вины? Кто виноват в