"Сергей Герасимов. Помни о микротанцорах (Фантастический роман)" - читать интересную книгу автора

протоцератопс любил зеленую траву и листья, но еще больше любил натуральные
фрукты, которыми его и кормили шесть раз в день.
Сейчас три девушки примерно двадцати лет гладили сквозь прутья спину
ящера. Животное не возражало.
- А он не блохастый? - спросила одна.
- А почему он лысый? - Морточка, ты не знаешь?
- У него волосики были посеченные, и он их сбрил, - предположила
третья, глупоглазая, веснушчатая, которую очевидно звали Мортой - редким, но
свехаристократическим именем, обозначавшим смерть.
По костяным пластинам древней бестии уныло и деловито ползали крупные
мухи, с серо-черными клеточками на спинках; протоцератопс смотрел в землю
спокойным философским взглядом и была в этом взгляде фундаментальная
дистиллированная древняя тупость, тупость, будто выжатая из всяких пирамид,
китайских стен и каменных палеокрасавиц с толстыми пузиками, - которую не
увидишь сейчас даже в глазах лягушки, сонной курицы или рыбы - просто тогда
глаза были предназначены не для выражения чувств, а лишь для фиксации
солнечных брызг, блеска листвы, и неосторожных движений убийцы, который
подкрадывается к кладке твоих пятнистых, кожистых, теплых яиц. И все же
казалось, что в этих глазах, довольно больших, отражается тоска по тому
запредельному миру, который когда-то был своим - но это лишь казалось.
- Папа, ему нравится, когда его гладят? - спросила Мира.
- Ему все равно.
- Ты уверен? Они никогда не гладились?
- Никогда.
- Это скучно.
- Они ели и размножались. Они были просто машинами для еды и
размножения. Очень хорошими машинами, потому что сумели прожить намного
дольше нас.
- Жизнь все-таки туманная штука, - загадочно выразилась Мира, бросила в
траву обертку от мороженого (обертку сразу же подхватила шустрая зеленая
робот-мышка, схватила и утащила в подземный мусоропровод) и отошла к другому
вольеру. Там виднелась пещерка, сложенная из каменных блоков; полянка,
заросшая травой метровой высоты; деревья - такие густые, что казались
сплетенными в бугристый зеленый ковер - и справа тенистый, будто бархатный,
пруд со множеством водомерок и водой, подернутой матовой пленкой - осевшей
пыльцой цветущих трав. В пруду заливалась песней одинокая громкая лягушка,
не изменившаяся за сто миллионов лет.
Ветви раздвинулись, и на поляну вышел ящер. Этот был немного крупнее и
значительно быстрее в движениях. Этот ходил на двух лапах, имел длинную шею
и тонкий длинный хвост. Пальцы на его передних лапах, больших и сильных,
шевелились с бессмысленной настойчивостью пальцев новорожденного ребенка.
Кто-то из-за ограды бросил ему палочку печенья, и он поймал ее костлявым
клювом на лету - так ласточка ловит муху.
Кучка мальчишек начала орать и дразнить ящера; тот повернул голову и
наклонил ее, как утенок, может быть, пытаясь понять. Мальчики, пошлые, как
большинство мальчиков во все века, покривлялись и отошли, цедя баночки пива.
Они пришли сюда, чтобы сбежать от взрослых, а рептилии их не интересовали.
Еще лет десять назад все было иначе: палеопарки воспринимались как нечто
чудесное, газеты рассуждали о великом прогрессе человеческого гения, о
воскрешении всех мертвых видов, и даже о возможном воскрешении умерших