"Буря" - читать интересную книгу автора (Воеводин Всеволод Петрович, Рысс Евгений...)
Глава XXVI ВЕДЬМА И СТАРОВЕР
Силою удара меня прижало к валу. Сердце моё остановилось. Я перестал дышать. Я слышал страшный грохот и рев, но, может быть, это у меня шумело в ушах. Кто-то, почувствовал я, схватился за мою руку, но сразу же отпустил её. Какой-то твердый предмет больно ударил меня по плечу, потом меня окатило холодной водой, и вода утишила боль. Я втянул голову в плечи и с ужасом ждал, что сейчас рухнут на меня тяжелые обломки надстройки и раздавят, размозжат, разнесут в куски.
Постепенно, очень медленно, шум становился тише. Из хаоса возникали отдельные звуки. Я различал удары волн, свист ветра и доносившиеся, казалось издалека, голоса товарищей. Я приоткрыл глаза. Я увидел мокрый и блестящий металл лебедки, руку, такую белую, что не сразу я признал её своей, кусочек палубы, залитой водой.
— Ну что, Слюсарев, — услышал я веселый голос Овчаренко, — живем, не скучаем?
— Живем помаленьку, — ответил я, очень стараясь, чтобы мой голос звучал так же весело и уверенно. Голос Овчаренко слышался уже где-то вдали. Он шутил над кем-то, и кто-то, — кажется, Полтора Семена, — отвечал ему низким басом. Только теперь я открыл глаза широко. К моему удивлению, Овчаренко оказался совсем близко, а Полтора Семена стоял рядом со мной. Палуба уходила наверх, и полубак заслонял половину неба. Казалось, судно, как конь, встало на дыбы, готовое ринуться вперед, и вдруг застыло в этой неудобной, не внушающей доверия позе. Очень странно было чувствовать под ногами неподвижную палубу. Всё ещё я не мог отделаться от ощущения, что надо за что-то держаться, чтобы не упасть. Всё ещё мне казалось, что горизонт качается и что сейчас, через секунду, палуба полетит вниз. Я выпрямился. Болело зашибленное плечо, ныла спина, на шее саднила царапина, — я и не заметил, как меня оцарапало. Других повреждений не было. Я размялся, подвигав руками и ногами, и пришел к выводу, что отделался очень дешево.
— Сто за цертовстина, — услышал я удивленный голос засольщика, — неузели ни одного цорта не смыло?
— Все на месте, — ответил Овчаренко. — Не такой народ, чтоб смыться.
На палубу выскочил Аптекман. Я впервые видел его торопящимся. Он двигался очень быстро, но это совсем не было заметно. Казалось, он так же, как всегда, лениво переваливается с ноги на ногу.
Кочегары один за другим пробежали мимо меня, торопясь и скользя по наклонной палубе. Аптекман заковылял за ними и, странно, не отставал, хотя казалось — он совсем не торопился.
По наклонной палубе поднялся Свистунов. Он взмахнул зюйдвесткой и крикнул: «Товарищи!..» — но в это время машинист уже начал выпускать пар из котлов. Свистунов что-то кричал ещё, лицо его покраснело от натуги, губы смешно шевелились, но мы ничего не слышали, всё — и голос его и рев урагана — покрывалось неумолкающим резким шипением пара. Махнув рукой, он отошел в сторону, и в это самое время, как будто издеваясь над ним, шипение прекратилось. Из машинного отделения вышли кочегары, механики и машинисты. Они были выпачканы в масле и в копоти, и не то пот, не то водяные брызги мелкими каплями осели на темных лицах.
— Всем собраться здесь! — закричал Свистунов, получивший, наконец, возможность высказаться.
Мы все собрались на вздыбленной палубе и расположились кому где удобно. Кто стоял, опершись на фальшборт, кто взгромоздился на лебедку, кто уселся на плотно задраенных люках. Я стоял на старом своем месте у вала и оглядывался вокруг.
С грохотом рушились волны на корму. За время шторма ухо уже так привыкло слышать размеренный грохот воды, что перестало замечать его. Сейчас, прислушавшись, я обратил внимание, что здесь грохот гораздо тише, чем был в открытом море. Остров защищал нас, и хотя здесь, в проливе между островом и материком, волнение тоже было большим, но после гигантских валов открытого моря здесь мне казалось тихо.
Налево, километрах в двух или в трех, тянулся каменный берег материка. От нас было видно, как высоко взлетают волны, разбиваясь о камни. У подножья черных скал шла широкая белая полоса. Это была полоса пены и брызг.
Направо, значительно ближе материка, я думаю — не дальше чем в километре, возвышалась унылая громада острова Старовер. Голый черный камень, холодный и мокрый, без кустика, без травинки, он не был похож очертаниями на человека, но в резких его линиях, в своеобразной посадке вершины была выразительность, свойственная живым существам. Казалось, — он смотрел на нас с равнодушным презрением фанатика и мракобеса.
Сзади, за кормой тральщика, хихикала и потешалась над нашей бедой огромная горбатая Ведьма из черного камня. И у ног Старовера и Ведьмы бились и пенились волны, но они были гораздо слабее и меньше тех, которые разбивались о берег материка.
— Товарищи! — услыхал я резкий голос Студенцова. Я повернулся. Капитан стоял у фокмачты. Заглядевшись на скалы, я не заметил, как он туда прошел. — В первую шлюпку садятся все кочегары, второй и третий механики, первый помощник и четыре матроса. Командует шлюпкой первый помощник. Второй помощник остается на борту. Посадка в шлюпку до спуска. Шлюпка направляется на остров Старовер. Кочегарам грузить аварийный запас. Второй вахте приготовиться к спуску шлюпки. Быстрее, товарищи, время не ждет!
Резкими шагами капитан пошел к трапу и поднялся на ростры. Уже с обеих сторон по трапам лезли наверх не только те, в ком была там чужда, но и все остальные, чтобы посмотреть, а если удастся, то и помочь чем-нибудь.
Корма сидела удивительно низко. Она почти касалась воды, как осевший круп вздыбленной лошади. Счастье наше, что волны здесь были меньше, иначе, я думаю, судно бы сразу разбило. Однако и сейчас волны гуляли здесь, разбивались о машинный люк, плясали вокруг трубы. Мы стояли по колено в воде, и волны сбивали нас с ног, так что приходилось держаться, чтобы не быть унесенным за борт.
Один за другим, под командой второго штурмана, прошли кочегары; они несли аварийный запас продовольствия и бочонки с водой. Волны ринулись на них, но они широко расставляли ноги и даже не шатались. Матросы сняли уже чехол с шлюпки, и Бабин указывал, куда класть бочонки и свертки. Работали молча, быстро и точно, и когда укладывали последний сверток, матросы уже разворачивали шлюпбалки. Шлюпка повисла над водой очень низко. Сразу же волна ударила ей в корпус; она качнулась на талях.
— Садитесь! — крикнул Бабин.
Кочегары, которые, уложив груз, отошли на два шага в сторону, один за другим попрыгали в шлюпку. За ними прыгнули второй и третий механики. Бабин и четыре матроса прыгнули последними. Снова волна ударила в корму, и кочегары, наклонившись, вычерпывали воду. Тали долго травить не пришлось. Шлюпка почти сразу коснулась воды.
— Отваливай! — скомандовал Бабин. Механики шестами оттолкнулись от борта. — Весла, — сказал Бабин и сразу же крикнул: — на воду!
Весла с силою загребли воду. Шлюпка повернулась, гребень волны плеснул через борт, и вот, то скрываясь от нас за волной, то взлезая на гребень, шлюпка пошла к пустынному острову. Мы следили за ней, не чувствуя ветра и воды, каждый раз с облегчением переводя дыхание, когда она, скрывшись от нас за волной, показывалась снова. Не знаю, как они чувствовали себя там, на шлюпке, но отсюда, со стороны, нам было очень страшно на них смотреть. Может быть, более опытные моряки были спокойны, но я лично никак не мог понять, почему она не переворачивается, — на мой взгляд, её должно было сразу же захлестнуть. Однако она не тонула и каждый раз, скрываясь за волной, показывалась гораздо дальше от нас и, значит, гораздо ближе к острову. По сравнению с ненадежною шлюпкой каким нерушимым, спокойным убежищем казался мне тральщик! Я с удовольствием ощутил под ногами твердую палубу и даже топнул ногой, но тут же испуганно схватился за поручни. Мне это не показалось. Я ясно почувствовал, как двинулась палуба под моими ногами. Гребень разбившейся волны пронесся по палубе, и вода, журча, обмыла мне сапоги. Значит, эта волна сдвинула судно. Значит, следующая сдвинет его ещё немного. Значит, сотая или тысячная сорвет его с банки. Удивительно неспокойно почувствовал я себя. Очевидно, раньше, увлеченный спуском шлюпки, беготней, разговорами, я просто не замечал этих тихих, но угрожающих движений. Я окликнул Донейко, стоявшего рядом со мной.
— Слушай, — сказал я очень небрежным тоном, — по-моему, нас шевелит немного, а?
Он посмотрел на меня очень внимательно.
— Шевелит? — переспросил он. — Волной? — и, будто только сейчас сообразив, о чём идет речь, протянул: — Ах, шевелит? Ну, конечно, это всегда бывает.
Я далеко не был уверен, что он действительно так спокоен, как старается показать. Однако, поскольку изменить я всё равно ничего не мог, я сказал успокоенно:
— Ах, всегда так бывает.
На этом разговор кончился, и я опять стал смотреть на шлюпку. Она здорово продвинулась за это время. Она была совсем уже возле острова, и, судя по тому, что и капитан, и Овчаренко, и Аптекман, и третий помощник взялись за бинокли, сейчас предстояло самое трудное — высадка.
Вода пенилась у подножия Старовера. Голый камень выходил прямо из воды. Только в том месте, куда направлялась шлюпка, я видел нечто вроде маленькой бухточки, и там берег был более полог. Бухточка эта была ограждена от открытого моря коргой — каменистой грядой, и потому в ней было сравнительно тихо. Был ли достаточно широкий для шлюпки проход между камнями, я издали судить не мог, но, наверное, был, потому что Бабин правил прямо на них.
Шлюпка задержалась, видимо ожидая волны. Волна поднялась, весла опустились в воду, и сильным рывком шлюпка проскочила между двумя камнями. Белая пена скрыла её от нас, волна схлынула, и стало видно: люди прыгали прямо в воду и по пояс в воде выгружали из шлюпки бочонки и ящики. Мы следили очень внимательно. Они стали цепью и передавали груз из рук в руки, так что он как будто сам катился по невидимому мосту. Три человека вылезли уже на берег, принимали груз и складывали его в кучу.
— Готовить запас для второй шлюпки! — крикнул капитан.
Мы бросились в кладовую. Свистунов отбирал ящики, а мы их тащили на палубу и складывали у фокмачты. Когда всё было сложено, я посмотрел в море и увидел, что шлюпка уже совсем близко. Бабин попрежнему сидел на корме. Четыре матроса гребли. Они то показывались, то скрывались за волной, и мне даже с палубы было видно, что у них усталые, красные от напряжения лица.
— Следующим рейсом, — скомандовал Студенцов, — идут оставшиеся матросы первой и третьей вахты, юнга, тралмейстер, машинист, старший механик и третий штурман. Всем названным приготовиться к посадке. Матросам второй вахты принимать шлюпку.
Шлюпка направлялась к борту. Мы, остающиеся, стояли, держа наготове ящики, чтобы сразу начать грузить. Отъезжающие выстроились вдоль борта.
— Все ли здесь? — спросил Студенцов и взглядом окинул стоявших.
Я собирался бежать, но Аптекман в это время сам появился. Он нес на плече большой фанерный чемодан и шел с таким видом, будто это так и следует, спасаясь с тонущего судна, увозить с собой чемодан.
— Где? Где? — суетился он, как пассажир, становящийся в очередь на посадку. — Сюда?
— Наум Исаакович! — сухо сказал Студенцов. — Наум Исаакович!
— А? Что? — спросил Аптекман, делая вид, что не понимает, о чем сейчас пойдет речь. Он даже перестал объясняться жестами и говорил нормальными человеческими фразами, только немного более короткими.
— Наум Исаакович! — в третий раз повторил Студенцов, упрямо глядя на чемодан. Лицо старшего механика приняло умоляющее выражение.
— Кое-что из моей коллекции, — жалобно проговорил он, — только самое основное. Пустяковый вес.
— Нельзя, — мотнул головой капитан.
— Николай Николаевич! — у Аптекмана стал рыдающий, патетический голос. — Здесь экземпляры, ценные для науки.
Капитан снова мотнул головой. По лицу его Аптекман понял, что просить бесполезно. Он вздохнул, отошел в сторону, поставил чемодан, покрутился, очень растерянный, открыл чемодан, вынул высушенного пинагора, спрятал его на груди, снова закрыл чемодан и снова открыл его. Он стал набивать карманы морскими ежами и звездами, крабами и пластинками акульих зубов. Этими морскими чудесами был доверху набит чемодан.
— На место, Наум Исаакович! — крикнул Студенцов.
Аптекман кинул отчаянный взгляд на свои сокровища, но стал на свое место. Шлюпка была в нескольких метрах от борта. Она то поднималась, то опускалась. Бабин, красный от напряжения, кричал нам что-то, но мы не могли разобрать ни слова. Бросили конец. Шлюпка подошла к самому борту. Мы передавали Свистунову ящики, и Свистунов ловко и точно перебрасывал их матросам на шлюпку. Я наклонился, чтобы взять ящик с палубы, и вздрогнул. Там, где двадцать минут назад были доски настила, теперь была вода. Не волна, нахлынувшая и готовая схлынуть, а просто поверхность моря, которая была уже выше этой части палубы. Раздумывать об этом мне было некогда.
— Давай! — орали на меня, и я, подняв ящик из воды, передал его Свистунову.
Пока мы грузили на лодку аварийный запас, Студенцов и Бабин перекликались.
— На берегу смените гребцов! — орал капитан в мегафон. — В случае чего, высылайте сигнальщика! Как приставать?
Один за другим матросы прыгали в шлюпку. Каждый, став на борт, ждал, пока шлюпку поднимет до уровня борта. Пропустившие момент оступались и падали, и Бабин орал на них, изливаясь кровью от натуги. Прыгнули юнга и салогрей, матросы, тралмейстер и машинист. Должен был прыгать третий штурман.
— Аптекман! — вдруг заорал он. — Чорт его задери, опять он пропал!
— Ну, ну, ну, — успокаивающе сказал старший механик, явно стараясь протянуть время. — Я же вас слышу. Чего вы кричите?
На него орали со всех сторон, орали свирепо, страшно, надсаживаясь от крика. Но так как орали все сразу, слов разобрать было невозможно, и, пользуясь этим, Аптекман нашел то, что искал. Он вытащил из чемодана краба чудовищной величины и, оглянувшись, сказал кричавшим:
— Вот и всё. Я готов. Так надо было кричать, да?
Держа краба в высоко поднятой руке, он прыгнул в полную шлюпку, споткнулся, сломал краба о чью-то голову, бросил обломки в море, махнул рукой и отвернулся, слишком огорченный, чтобы смотреть на людей.
Последним прыгнул третий штурман, и шлюпку оттолкнули баграми. Снова заработали, напрягаясь, гребцы, шлюпка скрылась от нас за волной. Теперь нас осталось на тральщике десять человек. Все мы собрались на палубе и смотрели вслед отходящей шлюпке. Вот снова она показалась, тяжело взобравшись на гребень волны, и снова исчезла. Почувствовав, что ноги мои стынут в холодной воде, я отошел и стал на сухое место шагах в двух или трех от воды. Шлюпка двигалась совсем медленно, но все-таки каждый раз, появляясь из-за волны, она была всё дальше и дальше от нас. Здорово на этот раз её нагрузили. Нам было видно, что борта едва возвышались над водой, шлюпку всё время заливало, и воду вычерпывало несколько человек. Всё-таки теперь нам стало гораздо спокойнее. Если удались два рейса, нет оснований думать, что не удастся третий, а твердая земля под ногами, как я сейчас понял, это очень существенно для хорошего настроения. Мы уже радовались ей, — пусть голой и холодной, но твердой земле.
— Не приходилось еще робинзонствовать, — сказал Донейко, — а в книжках пишут, что дело хорошее.
— В книсках, — сказал засольщик, — писут про заркие страны. А ты на этой цортовой скале позиви, так узнаес.
— Подумаешь, Робинзоны, — вмешался Овчаренко. — Всего-то несколько часов посидеть и придется.
Шлюпка уже совсем подошла к острову. Мы видели, как переехавшие раньше собрались на берегу встречать е. Перед рифом она остановилась, опять ожидая волны, волна подняла её, весла опустились в воду, сильным рывком шлюпка ринулась в проход между двумя камнями и вдруг наклонилась на один бок и медленно погрузилась в воду.
Никто из нас не сказал ни одного слова. Нам было видно, что несколько человек успели ухватиться за камень, что одна за другой из воды показывались головы, что стоявшие на берегу лезли по камням на помощь.
Мы молча смотрели. Один за другим вынырнувшие из воды хватались за протянутые руки и вылезали на камень.
— Кажется, все, — сказал Студенцов, не отрываясь смотревший в бинокль. Он сказал это не очень уверенным тоном. Трудно было на таком расстоянии сосчитать, было ли там двадцать восемь, или двадцать семь, или двадцать шесть человек. Нет, очевидно, действительно все. Спасенные и спасавшие гуськом перебирались на берег; они не могли бы уйти так спокойно, если бы кто-нибудь ещё остался в воде Они шли, цепляясь за камни, и поднимались всё выше над пенящимися волнами. А волны разбивались одна за другой, и девятая поднялась выше предыдущих. Она высоко подняла шлюпку и бросила её на риф. Нам было видно, как наша единственная, наша последняя шлюпка разлетелась в куски и несколько досок выбросило на берег.
На скалу, нависшую над морем, взобрался человек. Он быстро взмахивал флагами, и Свистунов повторял слово за словом:
— Шлюпка разбита, все спасены, запасы в достаточном количестве. Сообщите инструкции.
— Донейко, — сказал капитан, — возьмите флаги.
Донейко поднялся на полубак. Он взмахивал флагами, а капитан диктовал ему:
— Будем ждать помощи на судне. Устраивайтесь возможно удобнее. До свиданья.
И снова на черной скале замелькали флаги сигнальщика:
— Уходим в закрытое от ветра место. Оставляем дозорного. До свиданья.
Мы следили, как они поднимались на скалу по незаметным нам уступам и один за другим исчезали за камнем. Только дозорный остался на берегу. Берег опустел. Оставшийся стал мерно шагать взад и вперед. Тогда мы перестали смотреть на остров и занялись собственными делами.
— Ну что ж, товарищи, — сказал капитан, — давайте устраиваться. У нас нет оснований беспокоиться. Мы снабжены всем необходимым, а помощь должна прийти с часу на час. Поиски организованы широко.
Я так долго стоял неподвижно, следя за шлюпкой, что у меня затекли ноги. Я подвигал ими, чтобы размяться, и с удивлением почувствовал, что стою по щиколотку в воде. У меня защемило сердце, когда я подумал о том, что всего только двадцать минут назад вода была отсюда в двух или трех шагах.