"Элизабет Джордж. Тайник ("Инспектор Линли" #12)" - читать интересную книгу автора

успеха, не пришлось учиться не обращать внимания на сомнения?
- Этого я как раз и не умею. Ты играешь в картинки, говорят они мне. Ты
просто притворяешься. Ты зря тратишь время.
- Как ты можешь думать, будто обманываешь себя, когда ты делаешь такие
фотографии?
- Ты мой муж, - возразила она. - Что еще ты можешь сказать?
Сент-Джеймс знал, что ему нечего на это возразить. Как ее муж, он желал
ей счастья. Они оба знали, что ни он, ни ее отец никогда не скажут ничего
такого, что могло бы его разрушить. Он чувствовал, что проиграл, и она,
наверное, прочитала это по его лицу, потому что сказала:
- Не попробуешь - не узнаешь. Ты сам все видел. Почти никто не пришел.
Все началось сначала.
- Это погода виновата.
- А мне кажется, не только.
Дальнейшие рассуждения на тему, кому что кажется, были столь же
бесплодны, бесформенны и безосновательны, как логика идиота. Будучи
настоящим ученым, Сент-Джеймс поинтересовался:
- Ну а на какой результат ты надеялась? Чего, по-твоему, следовало
ждать от первого показа в Лондоне?
Она задумалась над этим вопросом, поглаживая пальцами белый дверной
косяк, как будто ответ был записан на нем шрифтом Брайля.
- Не знаю, - призналась она. - Наверное, я слишком боюсь это узнать.
- Чего ты боишься?
- Я понимаю, что мои ожидания были сумбурны. Но знаю, что, даже если
я - вторая Анни Лейбовиц, времени все равно потребуется много. Но что, если
и все остальное во мне под стать моим ожиданиям? Что, если все остальное -
тоже сплошной сумбур?
- Что - все?
- А вдруг надо мной просто пошутили? Вот какой вопрос задавала я себе
весь вечер. Вдруг все вокруг просто потакают моим причудам? Твоя семья. Наши
друзья. Мистер Хобарт. Что, если они принимают мои работы из милости? "Да,
мадам, ваши работы очень милы, мы повесим их в нашей галерее, где они никому
не помешают, особенно в декабре, когда люди не ходят на художественные
выставки, а бегают по магазинам и запасаются подарками к Рождеству, и
вообще, нужно же нам чем-то прикрывать свои стены целый месяц, когда никто
не думает выставляться". Что, если в этом все дело?
- Ты оскорбляешь всех. Семью, друзей. Всех, Дебора. И меня тоже.
И тут слезы, которые она так долго сдерживала, наконец пролились. Она
прижала кулак к губам, словно понимала, каким ребячеством была ее реакция на
разочарование. И все же он знал, она ничего не могла с собой поделать. В
конце концов, Дебора - это просто Дебора.
"Она ужасно чувствительная крошка, не правда ли, дорогой?" - заметила
однажды его мать с таким выражением, как будто близость к Дебориным эмоциям
была сродни приближению к очагу туберкулеза.
- Мне это необходимо, понимаешь? - всхлипнула Дебора. - И если мне не
суждено здесь ничего добиться, то лучше мне это знать, ведь должна же я
иметь хоть что-нибудь в жизни. Понимаешь?
Тут он все-таки подошел и обнял ее, понимая, что слезы лишь отчасти
вызваны тягостным вечером на Литл-Ньюпорт-стрит. Ему хотелось сказать ей,
что все это совсем не важно, но он не желал лгать. Ему хотелось взять все ее