"Элизабет Джордж. В присутствии врага ("Инспектор Линли" #8)" - читать интересную книгу автора

письму.
- Я не говорю, что мы должны закрывать глаза на всякие амурные делишки.
Я знаю, что это наш хлеб с маслом. Но если мы будем представлять дело так,
будто правительство...
Родни осознал, что Лаксфорд его не слушает, а хмурится над письмом. Он
потянул себя за бачки, но сей раз и само действие, и размышления,
сопровождавшие данное действие, были настоящими. Родни был в этом уверен. С
оживающей надеждой, постаравшись, чтобы она не прорвалась в его голосе, он
спросил:
- Что-то случилось, Ден?
- Чушь, - отозвался Лаксфорд. И бросил письмо в корзину, к другим. Взял
следующее и вскрыл его. - Немыслимая чушь, - сказал он. - Слова бесчисленной
безмозглой черни. - Он прочитал следующее письмо и потом обратился к
Родни: - В этом различие между нами. Ты, как видно, считаешь, что наших
читателей можно перевоспитать, Род. Я же вижу их такими, какие они есть на
самом деле. В большинстве своем грязные и совсем темные. Их нужно кормить
мнениями, как тепленькой кашкой. - Лаксфорд отодвинул кресло от стола
заседаний. - Есть еще что-нибудь на сегодня? Потому что мне нужно сделать
дюжину звонков и ехать к семье.
Это твоя работа, снова подумал Родни. Вот что я получил за двадцать два
года верности этой жалкой газетенке. Но сказал лишь:
- Нет, Ден, больше ничего. В смысле, в настоящий момент.
Он бросил обертку от "Кэдбери" на отвергнутые главным редактором письма
и направился к двери. Лаксфорд окликнул его по имени, когда он уже открыл
дверь. И когда Родни обернулся, сказал:
- У тебя шоколад застрял в бороде. Лаксфорд улыбался, когда Родни
выходил.

Но едва Родни закрыл за собой дверь, как улыбка в ту же секунду
померкла. Деннис Лаксфорд развернул свое кресло к корзине для бумаг. Вытащил
последнее письмо, расправил его на поверхности стола и снова прочел. Оно
состояло из одного слова приветствия и единственного предложения и не имело
никакого отношения ни к съемному мальчику, ни к автомобилям, ни к Синклеру
Ларнси, члену парламента:
"Лаксфорд,
Объяви на первой странице о своем первенце, и Шарлотта будет
освобождена".
Лаксфорд уставился на послание, частый стук сердца отдавался в ушах. Он
быстро перебрал в уме возможных отправителей, но они настолько не вязались с
подобными делами, что оставалось одно: письмо было блефом. Тем не менее он
тщательно просмотрел весь мусор, но так, чтобы не нарушить порядка, в
котором выбрасывал почту этого дня. Нашел конверт от письма и стал его
изучать. Крупный почтовый штемпель, стоявший на марке первого класса,
оттиснулся слабо, но можно было разобрать, что письмо отправлено из Лондона.
Лаксфорд откинулся в кресле. Перечитал первые семь слов. "Объяви на
первой странице о своем первенце". О Шарлотте, подумал он.
В последние десять лет он отводил мыслям о Шарлотте всего четверть часа
в месяц, сокровенных четверть часа, о которых не знал никто в мире. Включая
мать Шарлотты. В остальное время он умудрялся держать факт существования
девочки на периферии памяти. Он никогда ни с одной душой не говорил о ней.