"В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения)" - читать интересную книгу автора

«Противосамолетная операция»

Первого марта 1958 года в лагере колонны Че Гевары Фидель провел совещание. В этом совещании, происходившем в центральной части Сьерра—Маэстры, приняли участие Хуан Альмейда, я и несколько других офицеров.

Из основного ядра Повстанческой армии, сложившегося и закалившегося в ходе ожесточенных боев с врагом, выделялись две новые колонны: третья, получившая наименование колонны имени Сантьяго—де—Куба, во главе с Хуаном Альмейдой и шестая колонна имени Франка Пайса.

Эти две колонны должны были форсированным маршем отправиться на восток. К 10 марта нам предстояло добраться до Сан—Лоренсо, где когда—то погиб Карлос Мануэль де Сеспедес,[9] а затем разделиться. Хуан Альмейда должен был выйти на позиции к западу от Сантьяго—де—Куба, чтобы открыть там новый фронт, а мне следовало проникнуть на северо—восток провинции.

Планируя рейд, мы решили использовать ночь на 10 марта для того, чтобы пересечь Центральное шоссе и таким образом скрытно выйти на исходный рубеж нашей колонны. В этот вечер армия Батисты отмечала шестую годовщину его прихода к власти, и все удалось как нельзя лучше.

Всю ночь на 11 марта мы ехали на машинах, а когда наступил день, мы спешились и примерно десять часов шли форсированным маршем. К четырем часам дня почти без происшествий, если не считать воздушного налета в отрогах гор неподалеку от Миранды, прибыли в район Пилото—дель—Медио, к северу от города Сан—Луис. Таким образом, ближайшая задача, поставленная Фиделем одиннадцать дней назад в Сьерра—Маэстре, была выполнена. Второй фронт начал существовать.

Мы приступили к освобождению от противника городов и селений провинции Орьенте — будущей базы Второго фронта. По пути продвижения мы создавали первые крестьянские революционные комитеты, а также уничтожали банды, которые, прикрываясь именем Повстанческой армии, грабили и убивали мирных жителей.

Сначала мы шли на северо—восток, в направлении Сьерра—Кристаль (Сьерра—дель—Кристаль), а затем, убедившись, что этот горный район не подходит для ведения операций, повернули на юг и, пройдя между населенными пунктами Майари—Арриба и Калабасас—де—Сагуа, подошли к деревушке Баяте, расположенной в двух часах езды на машине от Гуантанамо.

20 марта наша колонна соединилась с отрядами, которыми командовали капитан Деметрио Монтсена (по кличке Вилья) и лейтенант Рауль Менендес Томассевич.

Из отряда Томассевича мы создали роту «А», которая должна была действовать к северу от Альта—Сонго. Группу под командованием Эфихенио Амейхейраса слили с отрядом Вилья в роту «Б», поручив ей действовать в районе севернее Гуантанамо.

С остатками шестой колонны мы проехали на восток еще километров 25–30 и здесь, в треугольнике между небольшими селениями Хуба, Эскодида и Агуакате, создали базовый лагерь и командный пункт роты Эфихепио. Местность эта очень удобна для обороны и ведения партизанских действий. Здесь проходит дорога из Гуантанамо в Сагуа—де—Танамо.

С оставшимися тремя взводами я отправился в район Гуаябаль, Паленке, Фелисидад—де—Ятерас. По пути мы приняли в свои ряды много добровольцев. Были сформированы рота «Д» во главе с капитаном Мануэлем Фахардо, которой предстояло действовать в районе Ятерас, и рота «Е» под командованием капитана Сиро Фриаса. Ее зоной действий намечался район между Баракоа и Гуантанамо. Заместителем Сиро Фриаса был назначен старший лейтенант Карлос Лайте.

Взяв часть людей, Эфихенио направился в район Моа, где после небольшой стычки занял населенный пункт и близлежащий частный аэродром, куда 31 марта по распоряжению национального руководства специальный самолет должен был доставить оружие и боеприпасы. Незадолго до этого дата была изменена, но Эфихенио об этом не знал и напрасно просидел со своими бойцами на аэродроме, всю ночь ожидая самолет.

Тем не менее вылазка отряда Эфихенио оказалась небесполезной. Он конфисковал имущество компании «Моа бей Майнинг», обзавелся транспортом. Кроме того, в районе Сагуа—де—Танамо были собраны и реорганизованы разрозненные группы молодых повстанцев. Из них была сформирована новая рота — «С».

Недалеко от Гуаябаль—де—Ятерас мы подготовили посадочную площадку, использовав для расчистки местности тракторы, принадлежащие деревообделочной компании.

Самолет прождали до 8 апреля, а потом получили сообщение, что он направлен Фиделю, ибо там оказались более надежные условия для посадки.

В это же время нам стало известно о готовящейся забастовке рабочих. Решив организационные вопросы и отдав распоряжение о проведении операций, мы быстро отправились в Агуакате, на командный пункт Эфихенио. В селении неподалеку от Хуба создали военную комендатуру.

Сообщение о начале забастовки застало нас в пути. Национальное руководство приказало установить связь с народной милицией Гуантанамо и договориться о немедленных действиях в поддержку бастующих. Я послал за капитаном Ларой, и, когда все командиры отрядов собрались, мы выработали план действий. Кроме налета на Имиас, который мы осуществили накануне, план предусматривал нападение на казарму Ямайка — главный опорный пункт врага в муниципалитете Ятерас. Операцию поручили роте Эфихенио. Для этого были созданы два отряда: один под командованием капитана Мануэля Фахардо и другой — во главе с капитаном Феликсом Пеной.

Кроме того, в план операции входило нападение на сахарный завод «Соледад» силами одного из моих отрядов и нападение на Кайманеру силами роты «А» под командованием капитана Томассевича и отряда народной милиции Гуантанамо во главе с капитаном Ларой, а также действия подвижных патрулей в окрестностях города Гуантанамо. В это же время в Сантьяго—де—Куба отряду местной милиции под командованием Репе Рамоса Латура (Даниэль) предстояло атаковать казарму Бониато.

Таким образом, наша тактика менялась. Если раньше мы делили силы шестой колонны на мелкие отряды и вели действия с ограниченными целями, то теперь нам стало ясно, что наибольшее воздействие на противника окажут согласованные, почти одновременные выступления в поддержку бастующих рабочих. Да и с чисто военной точки зрения распыление сил для нападения на несколько пунктов — это далеко не лучшее решение задачи.

Наши отряды снабжались оружием и боеприпасами исключительно за счет противника. Поэтому мы были вынуждены уклоняться от таких боев, в результате которых не могли пополнить запасы боеприпасов. Но в отношении забастовки дело обстояло несколько иначе. Мы понимали, что, если забастовка окончится неудачей, боеприпасов у нас не будет. Значит, забастовку нужно было поддержать.

Из всего, что намечалось провести, полным успехом завершилось лишь нападение на Кайманеру. Повстанцам удалось здесь овладеть важными опорными пунктами батистовской армии и флота. Посланное противником подкрепление из состава гарнизона Гуантанамо также было разбито. Нам удалось захватить много оружия и боеприпасов. На всех участках фронта наши бойцы сражались, проявляя стойкость и героизм. Но распыление наших сил и численное превосходство противника не позволили добиться победы по всей зоне боевых действий. С чисто военной точки зрения наши выступления особого успеха не имели, но для поддержки забастовки — а в этом и заключалась наша главная задача — они сыграли важную роль. Когда во всех пунктах этого района забастовка была уже подавлена, в Гуантанамо и его окрестностях она еще продолжалась.

Так развивались события в первый месяц действий Повстанческой армии на новом фронте, названном в честь Франка Пайса. Нам тогда очень не хватало оружия и боеприпасов, впрочем, так было почти до самого конца войны.

Мы понимали, что после окончания забастовки противник не преминет начать контрнаступление. С первым же посыльным мы получили от Фиделя указания о необходимости самой тщательной и всесторонней подготовки к решающей схватке с врагом. Фидель правильно рассчитал, что это будет последнее наступление Батисты, и предупредил нас, что на сей раз противник бросит в бой все свои резервы, ибо в результате этого наступления он надеется уничтожить Повстанческую армию. Ход событий полностью подтвердил правоту Фиделя.

А пока мы начали готовиться к отражению наступления врага. Из Сантьяго—де—Куба к нам в качестве подкрепления прибыл отряд, сформированный из участников забастовки, во главе с Даниэлем. Но так как забастовка еще не закончилась, самому Даниэлю пришлось вернуться обратно, а командиром отряда был назначен майор Анибал (Белармино Кастилья). Неудачная попытка этого отряда овладеть казармой Бониато и понесенные при этом потери не сломили духа и воли его бойцов. По пути к нам они атаковали казарму Рамон—де—Лас—Ягуас и захватили там много оружия, боеприпасов и пленных. К этому времени мы получили оружие и боеприпасы от Фиделя. Подпольные группы революционеров в Сантьяго и Гуантанамо приложили немало усилий к тому, чтобы снабдить нас различными материалами и боеприпасами, в том числе и гильзами для охотничьих ружей всех калибров. В своих мастерских мы набивали эти гильзы крупной дробью. Оружейники работали круглосуточно. Кустарным способом здесь изготовлялись противотанковые мины, гранаты.

Нам повезло, что наступление батистовцев против сил нашего фронта было разрозненным и не имело общего плана. С юго—запада от Сантьяго—де—Куба на нас двигались подразделения 1–го полка батистовской армии, а с севера от Ольгина наступал 7–й полк.

Если пехоте противника для подготовки наступления потребовалось несколько дней, то авиации — считанные часы. Как только закончилась забастовка, вражеские самолеты начали методическую бомбардировку наших лагерей и беззащитных деревень. Мощь бомбовых ударов постоянно нарастала. Батистовцы использовали против нас все большее количество напалмовых бомб, которыми их снабжали с североамериканской военно—морской базы в Гуантанамо.

В течение мая и первых недель июня силы Второго фронта провели ряд боев и стычек. Среди них следует отметить нападение на акведук Ятеритас, бой за Абра—Мариана, у входа в долину Каухери, бои в Цанха и Корреа (район Маяри), бой в Ягуэйес, восточнее Гуантанамо, второй налет на Абра—Мариана, бой у Юита, южнее Казакова (район Сагуа—де—Танамо), бой у Казана, в 30–40 километрах от Сагуа—де—Танамо, и бой у Ситио.

Как—то ночью наши патрули проникли в расположение противника и буквально у него под носом казнили предателя—доносчика. Во время этой вылазки был ранен лейтенант Рикардо Сиснерос. Брошенная им граната взорвалась, не пролетев и метра. Осколок ее попал ему прямо в глаз, но отважный воин остался в строю. Сиснерос отличился и во время операции «Роскате» — одной из диверсионных вылазок, в ходе которых небольшие группы партизан спускались с гор, уничтожали мелкие гарнизоны противника в ближайших селениях и, захватив оружие, возвращались в горы.

28 мая, в годовщину боя под Уверо, батистовцы начали свое самое крупное наступление с юга. Их исходным пунктом был город Гуантанамо. Встреча с ними произошла в Маркое Санчес, примерно в 25 километрах от Гуантанамо. Врага удалось отбросить на 6 километров в район Кунейра.

На следующий день противник снова перешел в наступление и сумел обойти наши передовые отряды. К ночи завязались бои за овладение районом деревни Лима. В них приняла активное участие вражеская авиация. Она бомбардировала населенные пункты Хуба, Агуакате и Эскондида. 30 мая бои за Лиму продолжались с неослабевающей силой. Именно в этот день противник нанес нам самый сильный удар с воздуха. В течение десяти часов, с половины шестого утра до половины четвертого дня, с небольшим перерывом наши войска подвергались ожесточенной бомбардировке. Деревня Лима была буквально стерта с лица земли.

31 мая бой за Лиму достиг наивысшего напряжения. Он не прекращался четвертые сутки. Противнику удалось продвинуться всего лишь на четыре с половиной километра. Вражеские подразделения, прибывшие в сентраль[10] «Соледад» через Купеяль, попытались обойти нас на правом фланге. В течение дня мы отразили три атаки батистовцев на высоту Черная Голова, которая господствовала над местностью. Пришлось отступить с боем в направлении Гуанабаны. Этот населенный пункт между Лимой и Баяте тоже подвергся сильному воздушному налету. Майор Эфихенио Амейхейрас, действовавший со своими отрядами в арьергарде, получил приказ как можно дольше сдерживать продвижение противника.

Тяжелые бои продолжались 1 и 2 июня. 3 июня над нашими войсками в Баяте нависла угроза окружения. Пришлось отдать приказ об отступлении. Закрепившись на новом рубеже между Ваяте и Бомби, нам удалось задержать батистовцев, заставить их свернуть в направлении Лимонар—дель—Мопте—Рус, где они и застряли окончательно.

В бою за Лиму — нашем первом оборонительном бою — особенно отличились отряды под командованием майора Эфихепио Амейхейраса и сам командир. Некоторые из его подвижных групп проникли в тыл врага и нанесли ему чувствительные удары.

Не менее активно действовали наши подразделения и на других участках фронта. Так, 29 мая группа под командованием капитанов Луссона и Ориенте Фернандеса, из колонны майора Анибала, заняла шахту Окухаль, где завладела оружием, патронами и большим количеством динамита. Противник оставил здесь несколько джипов, горючее, аппараты автогенной сварки и прочее оборудование, которое нам очень пригодилось.

В эти же дни наши войска совершили нападение на Плапта—Гуасо, откуда Гуантанамо снабжался водой, и на гарнизон батистовцев сентраля «Исабель» вблизи Гуантанамо. Этот гарнизон насчитывал около ста пятидесяти человек. Упорные бои развернулись в Сьерра—де—ла—Эмбрита, северо—восточнее города Гуантанамо. В ходе этих боев противник был окончательно остановлен, а его попытка обойти отряды майора Эфихенио Амейхейраса с фланга провалилась.

К середине июня у нас иссякли боеприпасы. Был израсходован и динамит: он ушел на изготовление мин и гранат, которые отправлялись в районы боев. Чтобы пополнить запасы боеприпасов, мы стали после каждой бомбардировки тщательно обследовать местность. Это вошло у нас в привычку. Изредка удавалось найти неразорвавшиеся бомбы. Тогда мы извлекали из них тротил и начиняли им гранаты и противотанковые мины.

Из—за отсутствия боеприпасов нам иногда приходилось отказываться от проведения операций. Если бы батистовцы об этом знали, они наверняка попытались бы ускорить свое продвижение и тем самым не дать нам возможности собирать боеприпасы на поле боя. В то время мы вели в основном оборонительные бои, и постепенно незначительные резервы боеприпасов, которые имелись к моменту окончания забастовки, оказались израсходованными. То немногое, что удавалось захватить у противника, тут же шло в дело. Часто мы вступали в бой лишь потому, что нам очень хотелось защитить деревни, хотя с военной точки зрения правильнее было отступить. Но нам было тяжело это делать, ибо мы знали, что батистовцы, разграбив оставленные нами беззащитные деревни, превратят их потом в пепелища.

Самым большим злом в то время были вражеские бомбардировщики. Враг обрушивал всю свою злобу на мирных жителей. Он стремился запугать их, отомстить за помощь, которую они оказывали Повстанческой армии.

Сколько было разрушено домов, сколько убито людей, в том числе стариков, детей, женщин! Особенно тяжело было видеть, как во время налетов авиации беззащитные, насмерть перепуганные детишки разбегались кто куда. Их с трудом отыскивали после окончания налета. Целые семьи неделями жили в пещерах, едва осмеливаясь в перерывах между бомбежками выйти из укрытия, чтобы набрать воды.

Моральный эффект этих варварских действий не заставил себя долго ждать. Многие крестьяне, не разбиравшиеся в целях нашей борьбы, жившие в ужасной нищете, страдавшие от жестокой эксплуатации, увидели, что с приходом Повстанческой армии к их повседневным бедам прибавлялась еще одна, самая страшная, — варварские воздушные бомбардировки. И неудивительно, что некоторые стали рассуждать так: «Раньше мы жили плохо, а с приходом повстанцев стало еще хуже».

В конце мая из разведотдела Повстанческой армии мне доставили интересную фотографию и важный документ. Кому—то удалось сделать снимок на американской военно—морской базе в Гуантанамо. На нем были изображены два батистовских самолета, а рядом с ними — полный оружия американский грузовик. Опознавательные знаки на самолетах и буквы «USA» на лежащих рядом кассетах не оставляли никакого сомнения в том, что Батиста получает помощь от американцев с их военно—морской базы в Гуантанамо.

Документ, изъятый из журнала нарядов на вооружение со склада в Гуантанамо, был датирован 8 мая 1958 года. В документе говорилось об очередной партии оружия, переданного американским правительством правительству Батисты. Мы сразу поняли, что эти материалы станут в наших руках своеобразной атомной бомбой, и решили сохранить их для использования в подходящий момент.

После каждой варварской бомбардировки, видя трупы ни в чем не повинных мирных жителей и сожженные дотла деревни, я думал о том, как положить конец этим зверствам, и приходил к выводу, что для этого есть единственный способ: вытащить на свет «нашу атомную резервную бомбу», обнародовать фотографию и документы.

В донесении от 2 июня, посланном Деборе (Вильме Эспин) и Даниэлю в Сантьяго—де—Куба, после обычного доклада о боевых операциях последних дней я писал: «Солдаты противника идут в бой, как правило, наглотавшись наркотиков и вина. Это не армия, а гнусная банда разбойников, воров и преступников. Они насилуют, убивают и грабят. Они сбрасывают с самолетов напалмовые бомбы, получаемые от янки в Гуантанамо. При этом янки передают оружие не сами, а приказывают это делать своим марионеткам вроде Трухильо и Сомосы.[11] Они боятся разоблачить себя в глазах общественного мнения. Чудовищные преступления врага надо разоблачать перед всем миром…»

В середине июня я приехал на командный пункт майора Амейхейраса, чтобы обсудить сложившуюся в его зоне обстановку. Не успели мы собраться на одном заброшенном ранчо, как в небе появились самолеты и началась зверская бомбардировка. Решив укрыться, мы побежали на ближайшую кофейную плантацию, где, как нам было известно, имелось убежище. Подбегаем к убежищу, а оно битком набито людьми. Все местные жители. Подсаживаемся к ним. Заводим разговор — не получается. Люди смотрят на нас хмуро, недружелюбно. Один старик, пристально глядя на меня, с какой—то обреченностью в голосе спрашивает:

— Когда же это кончится?

— Скоро кончится, — отвечаю я, пытаясь его успокоить.

— Ну да, когда нас прикончат, — мрачно бросает старик.

Скажу откровенно, мне было очень неловко оттого, что больше я ничего не мог ему сказать. Вокруг рвались бомбы, слышались пулеметные очереди, и вражеские солдаты были совсем близко. Я вышел из убежища, сел у входа, в тени кофейного куста, и стал дожидаться конца налета. Но мне не сиделось, тяжелые мысли не давали покоя: как избавить народ от беды? Наверное, тогда и возникла у меня идея захватить американских граждан, находящихся в Гуантанамо, и тем самым вызвать международный скандал. В наших руках были доказательства сотрудничества США с Батистой, о которых я уже упоминал. Кроме того, мы располагали и многими другими документами.

В этот период штаб Второго фронта был подвижным. В его распоряжении имелись три джипа, и он часто менял расположение.

Вместе с капитанами Аугусто Мартинесом и Хорхе Сергерой я направился в Наранхо—Агрио, к югу от Сагуа—де—Танамо, где располагался штаб колонны майора Анибала. 22 июня 1958 года после совещания с офицерами штаба и командирами частей, на котором были рассмотрены документы, имевшиеся в нашем распоряжении, и выяснена обстановка, я изложил свой план. После этого мы детально обсудили возможные варианты операции. Мы отдавали себе отчет, что идем на трудное и опасное дело. Кроме всего прочего, оно осложнялось тем, что я намеревался принять решение без согласования с главным командованием в Сьерра—Маэстре. Опыт показывал, что на пересылку документов через Сантьяго—де—Куба требуется не менее двадцати дней, так как прямой связи с Фиделем у нас тогда еще не было. Служба связи только налаживалась. По нашему мнению, складывалось безвыходное положение. Нам казалось, что основные силы авиации и армии противник бросил на нас, чтобы вначале разгромить Второй фронт, а затем уже всей мощью навалиться на силы Фиделя в Сьерра—Маэстре. Но, как выяснилось потом, основной удар противник направил на Сьерра—Маэстру.

Требовалось хорошо взвесить и то, как правительство США отнесется к этой операции. Выступят ли США открыто? Ведь, несмотря на то что у власти на Кубе официально еще стояло правительство Батисты, у США не было другого выхода, как пойти на переговоры с нами об освобождении тех американцев, которых мы предполагали захватить. Мы считали, что открытое выступление США против нас под каким угодно предлогом мировое общественное мнение, в том числе и на Североамериканском континенте, не одобрит.

В нашей секретной инструкции по этому поводу дословно говорилось следующее: «После операции к нашему штабу и командирам могут обратиться представители консульства и посольства США, а также аккредитованные на Кубе иностранные журналисты. Следует принимать их и обращаться с ними, соблюдая все нормы вежливости, но держать под наблюдением и не сообщать никаких данных о нашей революционной армии. Узнав причины приезда таких лиц, штабы и командиры должны немедленно сообщать об этом командованию фронта и ожидать дальнейших указаний».[12]

Итак, мы пришли к выводу, что операцию можно и должно осуществить. Нашей целью было добиться прекращения воздушных налетов батистовской авиации и вынудить эмиссаров американского правительства вести с нами переговоры. Будучи уверенными в успехе своего плана, мы окрестили операцию «противосамолетной».

Самым ближайшим пунктом, где имелось больше всего американцев, была военно—морская база в Гуантанамо. Начать операцию мы решили на рассвете 27 июня. В этот день много американских офицеров и солдат уходили в увольнение в город Гуантанамо. В качестве главных объектов были выбраны горнопромышленный район Моа, «Никаро никель компани», «Юнайтед фрут компани» и ее отделение в Гуаро, а также близлежащие сахарные заводы, принадлежавшие американским монополиям.

26 июня все отряды уже знали свои задачи, а 27–го произошел бой в Моа. Это была первая часть задуманной нами операции. В местечке Моа находилось сто двадцать батистовских солдат: двадцать в казарме и сто около аэродрома. Не было необходимости захватывать ни тех, ни других. Следовало лишь окружить казарму и аэродром и не позволить солдатам выйти. Тогда мы смогли бы заняться главным: пленить американцев и реквизировать те материалы и машины, в которых остро нуждались.

Капитан Сото первым ворвался во вражескую траншею, но тут же был убит гранатой. Пятеро наших бойцов попали в засаду, что явилось следствием безответственности и трусости двух командиров. Позднее они были разжалованы, отчислены из Повстанческой армии и приговорены к тюремному заключению до окончания войны. Остальные бойцы успешно выполнили поставленную задачу. Американцы были захвачены и доставлены в деревню Андрее, где находился наш штаб.

Сюда же мы принесли и капитана Педро Сото вместе с другими погибшими в бою товарищами. Я приказал похоронить убитых. Прощание было недолгим, но сказано было многое. О том, что говорили товарищи, лучше всего сказано в записях капитана Куса. Я просто приведу некоторые отрывки из них.

«Прощаясь с товарищами, — пишет Куса, — Рауль разъяснил нам значение только что проведенной операции. Мир, сказал он, поймет, что народ Кубы готов заплатить любую цену за победу и что дух свободы наших мамбисов[13] живет в сердцах нашего поколения, что с клятвой «Родина или смерть!» мы победим, что общественность мира узнает, как Батиста расправляется с народом силой оружия, предоставляемого ему правительством США. В наших руках вещественные доказательства: фотоснимки самолетов в момент подвешивания бомб в военно—морской базе США в Гуантанамо. Он говорил о Педро Сото, о его заслугах перед революцией, о его храбрости. Педро был простым рабочим из Мансанилъо. Рауль вспомнил, как совсем недавно, 23 мая, Педро во главе горстки вооруженных охотничьими ружьями бойцов вступил в бой с тремястами вражескими солдатами, шедшими из Сагуа—де—Танамо и пытавшимися проникнуть на освобожденную территорию. Когда у бойцов иссякли патроны, Педро приказал товарищам отступить, а сам остался с двумя бойцами прикрыть их отход. Поняв, что натиск врага невозможно сдержать и что их вот—вот могут окружить, Педро Сото отдал свою полуавтоматическую винтовку одному из товарищей и приказал ему уходить, а сам остался с одним лишь пистолетом. В последнюю минуту на помощь Педро пришел майор Анибал с группой бойцов, которые атаковали противника и заставили его отступить, а затем преследовали до Сагуа—де—Танамо. Так Педро Сото был спасен от верной гибели.

Будучи смертельно раненным, Педро Сото дал последний наказ товарищам, несшим его на руках: «Берегите оружие». Только так и должен поступать революционер, получивший закалку в Сьерра—Маэстре».

Капитан Педро Сото посмертно был произведен в майоры. Я сказал, что, когда народ завоюет свободу, возвратит свои богатства, промышленный центр Моа, где погиб товарищ Сото, станет носить его имя. Имя его будет занесено в почетный список бойцов революции.

Мы говорили и о других погибших товарищах, верных сыновьях нашего народа.

В тот же вечер я вернулся в Наранхо—Агрио и написал обращение к молодежи. Аугусто Мартинес отпечатал обращение на гектографе, и я отправил его товарищу Хорхе Сергере в Сантьяго—де—Куба вместе с первыми экземплярами документов, подготовленных раньше для пересылки в Сьерра—Маэстру. Я информировал Фиделя о происшедших у нас событиях и просил поддержать наши мероприятия.

Одновременно я послал в Гавану Пене Рамиреса. Он должен был установить контакт с товарищами из Политбюро Народно—социалистической партии и передать им собранные документы с просьбой опубликовать их и разослать во все прогрессивные организации, а также распространить нелегально по всей стране.

Вскоре я со своим штабом переместился в Калабасас—де—Сагуа. Поступавшие туда донесения были регулярными и хорошо освещали положение дел на местах. Особенно удачно действовала группа под командованием капитана Хосе Дурана (Сапаты), входившая в состав роты «Е». Она захватила переполненный солдатами противника автобус, курсировавший между военно—морской базой и городом Гуантанамо. Там оказалось двадцать девять солдат морской пехоты США. Вместе с двенадцатью, плененными в Моа, двумя — на сахарном заводе Эрмита, двумя — в Никаро и четырьмя — в конторе «Юнайтед фрут компани», число захваченных американцев составило сорок девять человек. В дальнейшем мы отпустили на свободу двух канадцев, и число заложников сократилось до сорока семи.

В конце июня к нам приехала товарищ Дебора. Ее приезд совпал с прибытием для переговоров американского консула в Сантьяго—де—Куба Парка Уоллема. Он установил контакт с нашими передовыми постами близ Моа и был препровожден в Наранхо—Агрио, а оттуда в Калабасас—де—Сагуа. Этот пункт мы выбрали для проведения дипломатических переговоров.

Переговоры проходили в крестьянской хижине на одном из холмов, окружающих долину Калабасас. Вместе со мной были майор Анибал, майор Аугусто Мартинес и Дебора как представитель центрального руководства. Она же выполняла обязанности переводчицы. Я послал за несколькими захваченными американцами, которые довольно объективно воспринимали сложившуюся ситуацию, и обязал их присутствовать при первом разговоре с консулом Парком Уоллемом.

Мы сразу же заявили консулу, что наши действия в Гуантанамо являлись ответом на военную помощь, оказываемую правительством США Батисте, что американские граждане доставлены на освобожденную территорию, с тем чтобы они могли собственными глазами увидеть гнусные дела Батисты, творимые при помощи американских властей. Консул стал отрицать, что оружие передается Батисте, и напомнил мне о мартовском заявлении государственного секретаря США Джона Ф. Даллеса, в котором говорилось, будто никакой военной помощи Батисте больше не предусматривается. Мы сказали, что это ложь, и предъявили фотографии батистовских самолетов, загружаемых оружием и боеприпасами на военно—морской базе Гуантанамо. Показали также фотокопии документов, в которых указывалось, что в мае этого года, то есть через несколько месяцев после заявления Даллеса, правительству Батисты были переданы авиационные реактивные снаряды и большое количество взрывателей.

Захваченные нами американцы, к удивлению консула, сразу же приняли нашу сторону и начали обвинять консула и критиковать политику правительства США, которое за счет увеличения налогов с населения организует помощь кровавому режиму Батисты. Они в один голос заявили: «Мы не для этого платим налоги!»

Видимо, разговор с согражданами подействовал на Парка Уоллема, и он попросил быстрее закончить первую встречу. После заседания Уоллем подошел ко мне и спросил, когда мы освободим американцев. Я ответил, что мы еще ни о чем не договорились. Тогда он заявил, что не имеет полномочий на переговоры с нами. На это я заметил, что, если у него нет полномочий, пусть возвращается к себе в США. Дипломат даже растерялся от такого оборота дела. И все—таки я предложил продолжить переговоры на следующий день.

Между тем в район переговоров начали стекаться иностранные корреспонденты газет, радио, телевидения и даже кинохроники. Среди них был и корреспондент бразильского журнала «Манчете». Одни из них добрались на собственных самолетах, совершив посадку на наших аэродромах, другие проникли на освобожденную территорию через Гуантанамо. Под видом корреспондентов к нам тайно пробрались и агенты Центрального разведывательного управления США.

Консул Уоллем получил «подкрепление» в лице вице—консула Роберта Уича, которого наши бойцы задержали в районе долины Каухери в тот момент, когда он въезжал на освобожденную территорию.

Поскольку присутствие на переговорах задержанных американцев дало хорошие результаты, а от прибывших журналистов нечего было скрывать, мы решили и все последующие заседания проводить в присутствии задержанных и журналистов.

Вспоминаю, как однажды вечером во время ужина кто—то спросил консула Уоллема, подпишет ли он с Повстанческой армией документ от имени своей страны. Уоллем задумался и сказал:

— У меня нет полномочий подписывать какой—либо документ от имени моего правительства. Я приехал сюда только для ведения переговоров об освобождении задержанных американских граждан.

«Не подпишешь, — подумал я, — ни одного пленного отсюда не получишь».

На следующее утро мистер Уоллем спокойно, не прибегая ни к каким аргументам, отверг наши предложения. В один из перерывов, когда я стоял у двери, консул подошел ко мне и раздраженно спросил:

— Когда же наконец вы думаете освободить пленников?

— Когда договоримся, — спокойно ответил я.

— Я же сказал, что не могу договариваться с вами, потому что не имею на это полномочий.

— А я вам сказал, что, если у вас нет полномочий, можете уезжать.

Консул возмутился:

— Это дикость! Я думаю, моему правительству это не понравится!

До этой реплики консула я еще держался в рамках вежливости. Но тут не выдержал и взорвался:

— А что мне за дело до вашего правительства? Мне все равно, понравится это вашему правительству или нет. Для меня важен мой народ. По—вашему, то, что мы делаем, дикость. А то, что вы предоставляете оружие Батисте, чтобы он уничтожал мой народ, как вы называете? — И, не дав ему передохнуть, я продолжал: — Вы хотите запугать нас силой оружия, могуществом своей страны. Но вы не отдаете себе отчета в том, что правда на нашей стороне и что мы будем сражаться до последней капли крови. До окончательной победы! Вам никогда не удастся победить кубинский народ! Всякий раз, когда я привожу убедительные доказательства нашей правоты, вы начинаете вытаскивать какие—то международные договоры о взаимопомощи и тому подобное. Единственная их цель — утопить в крови народы Латинской Америки, борющиеся за свою свободу. Вы говорите, что с некоторых пор не помогаете Батисте. А я знаю, что еще вчера вы дали Батисте напалмовые и фугасные бомбы.

— Это ложь! — разъярился консул.

— Нет, это вы лжете! — И я тут же приказал принести ящик с остатками напалмовой бомбы.

На одном из осколков бомбы случайно сохранилась надпись: «Напалмовая бомба… футов. Собственность ВВС США, май 195…» Последняя цифра, к сожалению, наполовину стерлась, но несомненно это была восьмерка. Значит, бомба была передана в 1958 году, а о прекращении помощи Батисте правительство США заявило раньше. Уоллем понял, что у нас в руках важный козырь, и на ломаном испанском сказал:

— Это есть важное доказательство. Я хотел бы взять его и показать моему правительству.

Но я ответил, что мы свои козыри должны держать при себе, а американское правительство и без того, мол, прекрасно знает о помощи, которую тайно предоставляет Батисте.

Диалог наш, который велся в повышенном тоне, привлек внимание одного из пленников — Антони Чемберлена, высокопоставленного чиновника «Фредерик снэр корпорейшн», руководившего строительством завода в Моа. По всей видимости, он слышал наш разговор. Возмущенный, он подошел к нам и заявил консулу, что не согласен с ним и с той резкой формой, в которой ведутся переговоры. Он потребовал от консула, чтобы тот извинился перед нами. Консул послушно выдавил:

— Я прошу принять мои извинения.

— Принимаю, — ответил я и вышел из хижины.

За мной увязался Антони Чемберлен. Мы молча шли к аэродрому. Вдруг он положил мне руку на плечо и «отеческим» тоном на чистейшем испанском языке стал давать советы.

— Слушай! Я буду говорить с тобой, как если бы ты был моим сыном, — начал он. — Ты сумасшедший! Как ты можешь так поносить американское правительство? Как ты не понимаешь, что тот, кто выступает здесь, на Кубе, против США, ничего не сможет сделать? Ты представляешь себе все могущество США? Если бы ты захотел, то после войны мог бы стать сенатором в вашей республике.

Я понимал, с кем имею дело, и поэтому спокойно ответил:

— А теперь послушайте меня, мистер Чемберлен. Не стоит продолжать этот разговор, потому что мы никогда не поймем друг друга. Мы с вами говорим на разных языках. Вы принимаете нас не за тех людей, с которыми привыкли говорить. Мы революционеры, а не честолюбивые политиканы.

Потом я поблагодарил его за своевременное вмешательство в наш разговор с консулом Уоллемом.

В дни «дипломатических переговоров» группа офицеров Повстанческой армии организовала для пленных американцев специальные «экскурсии». Им показали разрушенные и сожженные деревни, познакомили с семьями, в которых были убиты отец, мать или дети. Под впечатлением виденного четверо из пленников по собственной инициативе написали американскому послу в Гаване письмо следующего содержания:

29 июня с письмом к руководству одного из американских акционерных обществ обратилась другая группа задержанных американцев:

Мы в свою очередь обратились к родственникам задержанных и ко всему американскому народу через печать со следующим письмом:

На следующий день консул Уоллем на вертолете вылетел на военно—морскую базу в Гуантанамо. С ним мы отпустили четверых больных американцев и одного канадца.

Когда вертолет уже был готов к вылету, я дал консулу на подпись документ, в котором указывалось, что задержанные переданы ему целыми и невредимыми. Он отказался его подписать, ссылаясь на то, что документ предусматривал отправку задержанных на военно—морскую базу Гуантанамо, которая, мол, относится к национальной территории Кубы. Тогда я заявил, что, если он не подпишет документ, мы высадим из вертолета пятерых задержанных. В конце концов он согласился подписать. Здесь же ему было вручено письмо, в котором давалась оценка проведенным переговорам.

Американская печать впоследствии пыталась спекулировать на том, что будто бы мы захватили группу американских граждан в качестве заложников, чтобы вызвать военное вмешательство США в наши дела. Это беспардонная ложь. Наша деятельность была направлена как раз на то, чтобы положить конец вмешательству правительства США в гражданскую войну на Кубе, выражающемуся в поставках огромного количества оружия Батисте.

В пункте 4 письма, врученного консулу Уоллему, наша точка зрения по этому вопросу была изложена достаточно ясно.

Через три дня консул Уоллем вновь появился в освобожденной зоне. Он передал мне экземпляр газеты «Нью—Йорк тайме» и указал на статью, где говорилось, что Фидель «приказал освободить всех захваченных». Я ответил, что у меня этого приказа еще нет. Но консул утверждал, что приказ уже передан радиостанцией Повстанческой армии в Сьерра—Маэстре.

— Хорошо, — сказал я ему, — будем слушать радио.

И действительно, вскоре мы услышали по радио этот приказ и немедленно начали его выполнять.

В те дни, когда военные действия приостановились из—за «противосамолетных» американцев, как говорили у нас, мы дали интервью нескольким иностранным корреспондентам, находившимся в ставке.

Большинство вопросов сводилось к одному: в каких условиях содержались американцы. Были ли они гостями, заложниками или еще кем—нибудь… На это Вильма Эспин остроумно ответила:

— Повстанческая армия считает их международными свидетелями событий, развертывающихся на Кубе.

Так задержанные нами иностранцы были окрещены «международными свидетелями» и превратились, пусть не по своей воле, в героев «противосамолетной операции».

В эти же дни мы получили первую помощь оружием и боеприпасами, которую послали наши товарищи из—за границы. Нам было прислано 13 тыс. патронов и одна полуавтоматическая винтовка М–2. Конечно, сегодня эти цифры могут вызвать лишь улыбку, но тогда они казались внушительными.

С момента задержания американцев на территории Второго фронта до сбора их в Пуриалес—де—Каухери прошло около трех недель. За это время наши ряды значительно укрепились. Фронт расширился, были подготовлены новые рубежи. Увеличение численности личного состава позволило реорганизовать части и создать пять колонн, по три роты в каждой.

В течение этих дней мы по различным каналам получили много писем от батистовских солдат. Раньше они активно воевали против нас, но, после того как мы захватили американцев, начали сомневаться в необходимости всей этой войны. Солдаты просили, чтобы повстанцы ни под каким видом не отпускали задержанных американцев, мол, иначе их снова погонят в горы и заставят воевать против нас.

Из этих писем мы заключили, что в армии Батисты имеются люди, которые не желают с нами воевать. Больше всего освобождением американцев были недовольны местные жители — крестьяне. Они считали, что, как только из освобожденной зоны уедет последний задержанный, им сразу же опять придется бросать свои очаги и прятаться в пещерах от вражеских бомб.

«Противосамолетная операция» принесла нам успех, так как помогла решить политические, военные и другие задачи.

Бойцы Повстанческой армии, так же как рабочие и крестьянские массы, поддерживавшие нас, поняли правильность предпринятых нами шагов. Наши действия раскрыли народу правду о том, кто был истинным виновником его страданий и нищеты. Мы показали, что наша борьба не ограничится свержением Батисты, что, может быть, Кубе придется иметь дело с американской интервенцией.

Вернувшись через несколько дней из Сьерра—Маэстры, наш связной капитан Хорхе Сергера передал, что Фидель серьезно критиковал наши действия. Он говорил, что в момент наступления противника, которое он проиграл и которое было последней надеждой Батисты, подобной операции проводить не следовало. Использовав задержание американцев как предлог, правительство США могло предпринять военную интервенцию против нас для спасения режима Батисты, что серьезно осложнило бы наше положение. И Фидель был абсолютно прав.

Это подтвердили последующие шаги правительства США. Поняв смертельную опасность, нависшую над режимом Батисты, оно заменило гарнизон кубинских солдат, который охранял водонапорную станцию Ятеритас, снабжавшую водой военно—морскую базу США в Гуантанамо, гарнизоном американской пехоты. Это было не чем иным, как провокацией, и вызвало протест всех народов Латинской Америки и даже некоторых правительств. Этот шаг имел целью прощупать наши позиции, нашу готовность к дальнейшей борьбе.

Приняв решение послать на водонапорную станцию Ятеритас отряд морской пехоты, правительство США хотело спровоцировать наше нападение на этот гарнизон. Разгадав ход американцев, Фидель приказал воздержаться от каких бы то ни было ответных действий, и бойцы, находившиеся в этой зоне, получили указание ее покинуть.

Мировое общественное мнение, осудившее вооруженное вмешательство США в наши дела, заставило янки отвести свою пехоту из Гуантанамо. Так был сорван их маневр.

Те положительные результаты, которые дала «противосамолетная операция», могли обернуться для нас роковыми последствиями. С моей стороны это был несогласованный с Верховным командованием, выходящий за рамки данных мне полномочий поступок.

На следующий же день после освобождения последнего американца авиация батистовской армии подвергла бомбардировке двадцать четыре населенных пункта на территории фронта, в том числе деревню Калабасас, где велись переговоры. Снова жертвами стали невинные люди — старики, женщины, дети. Таков был ответ Батисты укрепившемуся партизанскому фронту и мирному населению, которое нас поддерживало.

Через некоторое время мы взяли инициативу в свои руки, и уже ничто не могло нас остановить.

Куба — первая страна на Американском континенте, ставшая на путь строительства социализма!

Родина или смерть!

Мы победим!