"Валерий Генкин, Александр Кацура. Похищение" - читать интересную книгу автора

говорит палач, в усы ухмыляясь, мы свет - разложим..."
- Что это? - крикнули мы разом и, убедившись, что печка уже ничего не
вернет, кинулись к чемодану.
Берем наугад обрывок тетрадного листа. Сверху крупно:


"ПОСТАНОВИЛИ".

Протокол?
"Поднять из могилы, неспешно все рассказать, все показать. Унижение и
тихо-загадочную смерть его вдовы, растоптанное, убитое крестьянство,
звездный час иудыпрокурора - того самого, что охотился за ним летом
семнадцатого, в подробностях, с костями в колесе, тридцать седьмой..."
Еще клочок - побольше. Аккуратная машинопись.
"Красавец козел с божественным именем Адонис, гордо вознеся рога и
выпятив грудь, шествует по финальному коридору бойни, ведя за собой вереницу
бычков. Он лидер, он весел, он весь - ожидание, предчувствие, предвестие
радостного пира, и его ликующие токи пронзают последователей, подчиняющихся
заданному маршу. Ощущение праздника проникает в тупо напряженные мозги
крупного рогатого скота. Бычки упруго ставят ножки и тянут шеи. Avanti,
popolo! Адонис - впереди. Как жаль, что опилочный пол скрадывает скерцо его
грациозной рыси. Он знает: опилки останутся позади, затихнет сопенье
ведомого стада, и он выйдет к солнцу, высоко подняв нежный замшевый нос,
выйдет, чтобы получить из влажной ладони ломоть свежего, круто посоленного
хлеба. А потом - снова в путь. И снова - первым. Сильные ноги гарцуют и
поют. Восторг стучится в ленивые черепа очередных прозелитов. Туда - к
опилочному полу, навстречу новой сладостной волне, набегающей на трепетное
тело,- новому куску хлеба на сильной, чуть влажной ладони. Фильм этот Рервик
не раз видел в учебных залах высших режиссерских курсов Земли".
Мы растерянно смотрим друг на друга. Мы пожимаем плечами.
И снова склоняемся над чемоданом. В руки попадаются пятьшесть
листочков, сколотых ржавой скрепкой. Верхний край изгрызен мышами. Но текст
почти не тронут. Садимся на скамейку у печки, начинаем читать.
"...ава ...рок первая ...узовый корабль ...дит в гамаке. Он поставил
ногу на бочонок и рассеянно любуется мощным башмаком. Мысли блуждают.
Предстоят досадные задержки. Ближайшая - в Кост-ро-Мане. Старый Баккит
высадит их дня на два, сгоняет по своим делишкам в Трай-пи, потом снова
возьмет на борт. Еще не меньше недели болтаться в Твер-центре - одно
утешение: там в эту пору карнавал.
Корабль гружен брусками металлического водорода, древесиной, хлопковым
маслом, вином с Малой Итайки. Пассажирский отсек неуютен и грязен. Мало кто
путешествует этим классом. Поэтому здесь бочки, ящики, хлам. В отсеке еще
cпит пассажир. Молодая женщина пристроилась в креслице. Она тоже молчит,
думает о своем. Изредка выходит прогуляться. Во время трапез оказывается на
другом конце стола.
Внешне человек спокоен, даже бесстрастен. Но невидимый внутренний огонь
жжет его. Чувство горечи и неутоленная жажда справедливости, соединившись,
переплавились в ровный, сильный настрой души. Может быть, и месть
примешалась к этому сплаву?
Вряд ли. Он слишком любит логику, слишком рассудителен, чтобы поддаться