"Александр Генис. Пошлый, как лебедь (К 90-летию Энди Уорхола)" - читать интересную книгу автора

"Собрание материалов, имеющих отношение к Америке, ее культуре и
цивилизации". Я не знаю, вошел ли этот термин в язык, но мне по-прежнему он
кажется удобным, даже - незаменимым. Поэтому теперь, начиная новую рубрику,
я хочу назвать ее, как ту давнюю книжку. Еще и потому, что мне приятно
вспомнить то азартное время, когда двадцать лет назад здоровыми, молодыми и
веселыми мы, как, собственно, и я сейчас, мечтали объяснить России, чем и
почему Америка на нее не похожа и как с этим жить.
- Что случилось, - пристал я к летчику, узнав, что самолет, который
обещал меня увезти в Москву, не собирается покидать нью-йоркский аэродром.
- При посадке, - снизошел пилот до объяснений, - в сопло попала птица.
Лопасти покорежило, но и ей не поздоровилось.
- А какая птица? - как всегда не удержался я.
- Белоголовый орел, - без улыбки ответил летчик, - и я его понимаю: с
такой-то экономикой...
Я не стал спорить, хотя Америка пока далека от суицидальных настроений,
скорее она разъярена кризисом и мечтает найти виновных.
Сегодня это - три короля автомобилестроения, возглавляющих "Дженерал
Моторс", "Форд" и "Крайслер". На них пал гнев американских
налогоплательщиков, которые разжаловали священных коров индустрии в простых
козлов отпущения. На них проще вымещать обиду за экономические
разочарования. Если куда более виноватые банки прячутся за необъяснимую даже
экспертам вязь финансовых причин и следствий, то машины у всех на виду - и
они японские. Больше всего автомобилей в США теперь продает "Тойота", а это,
конечно, любому обидно, ибо машина, как вестерн, - сугубо американский
товар.
Впервые я познакомился с американскими машинами еще до школы, когда в
57-м году до нас длинными окольными путями добрались со знаменитой
московской выставки США цветные автомобильные каталоги. Это была порнография
консьюмеризма. Взрослые тяжело дышали, я учился читать: "Кадиллак", цвет -
брызги шампанского".
До сих пор не знаю, что это значит, но мой старший брат купил такой
автомобиль, как только мы перебрались в Америку. Будучи ровесницей той
самой, сводившей нас с ума выставки, машина была длиной с анаконду,
заводилась через раз и обходилась дороже квартплаты. В конце концов, даже
механику, разбогатевшему на дряхлой роскоши, надоела починка, и он
посоветовал купить новую. Так мы и сделали, но уже - каждый свою.
Моя называлась "Форд Таурус". Нас связывали нежные отношения, но ее
украли, пока мы чинно посещали Бруклинский музей. Обидно, что в багажнике
хранились припасы на ужин - каравай черного хлеба, круг чесночной колбасы и
непочатая четверть "Абсолюта". Вряд ли все это пригодилось ворам, потому
что, когда месяц спустя машину вернула полиция, в пустом багажнике валялись
жирные обертки от бургеров из "Макдоналдса".
Побывав в нечистых руках, "Форд" работал с прохладцей, особенно зимой,
и я сменил его на "Субару", потом на "Хонду", потом опять на "Субару". Как
ни странно, примерно то же, не сговариваясь, делали друзья и родственники.
Постепенно во всех знакомых гаражах поселились японские машины вместо
американских. Когда я рассказывал эту историю в Японии, хозяева - чета
знатных славистов - поблагодарили меня, встав с татами и поклонившись в
пояс. Для них это была национальная победа на чужой территории.
Как все невольные поступки, выбор сделать проще, чем его объяснить. В