"Александр Генис. Пошлый, как лебедь (К 90-летию Энди Уорхола)" - читать интересную книгу автора

и работает подсознательный расизм. Ты рационализируешь предрассудки, чтобы
найти повод проголосовать за кандидата одного с тобой цвета".
В этом, впрочем, я тоже не уверен. Особенно после того, как на недавнем
митинге сторонников Маккейна к нему подошла немолодая дама в красном (цвет
республиканцев) платье и, доверительно склонившись к своему герою, сказала:
- Сенатор, ну как я могу доверять Обаме? Он же - араб!
- Нет, мэм, - светясь от благородства, ответил Маккейн. - Обама - не
араб, а приличный, семейный человек.
"Господи, что он несет", - подумал я и отложил окончательный выбор до
первого вторника после первого понедельника.
Александр Генис
23.10.2008


Логос водки


К 70-летию Венедикта Ерофеева

У поэмы "Москва - Петушки" - гениальная судьба: ее все знают.
Фольклорный характер придает столь условные черты автору, что все, но
особенно - незнакомые, называют Венедикта Ерофеева именем персонажа:
Веничка. Нам трудно поверить, что за ним стоял настоящий, а не вымышленный,
вроде Козьмы Пруткова, писатель. Веничка будто бы соткался из пропитанного
парами алкоголя советского воздуха, материализовался из той
фантасмагорической атмосферы, в которой вольно дышала лишь его проза. Но я
знаю, что это не так, потому что видел Ерофеева, правда, только в гробу.
В пятницу, 11 мая 1990-го, впервые после 13 американских лет, мы с
Вайлем прилетели в Москву, договорившись, наконец, познакомиться с любимым
писателем, но успели лишь к похоронам. Даже мертвый, Ерофеев поражал
внешностью: славянский витязь. Его отпевали в церкви, вокруг которой
толпился столичный бомонд вперемежку с друзьями, алкашами, нищими. Сцена
отдавала передвижниками, но в книгах Ерофеева архаики было еще больше. Его
стилю был свойствен средневековый синкретизм. Высокое и низкое тут еще не
разделено, а среднего нет вовсе. Поэтому и ерофеевские герои - всегда
люмпены, юродивые, безумцы. Их социальная убогость - отправная точка:
отречение от мира - условие проникновения в суть вещей. В пьесе
"Вальпургиева ночь" автор вывел целую галерею таких персонажей. Им,
отрезанным от действительности стенами сумасшедшего дома, отданы все
значащие слова в пьесе. Врачи и санитары суть призраки, мнимые хозяева
жизни. В их руках сосредоточена мирская власть, но они не способны к
духовному экстазу, которым живут пациенты, называющие себя "високосными
людьми".
Ерофеев - сам такой. Автор глубокий и темный, он обрушивает на читателя
громаду хаоса, загадочного, как все живое. У Ерофеева нет здравого смысла,
логики, закона и порядка. Пренебрегая злобой дня, Веничка всегда смотрел в
корень: человек как место встречи всех планов бытия.
Ерофеев никогда не был за границей, чего не скажешь о его поэме. В
Америке я впервые столкнулся с ней в 1979-м. В Новой Англии тогда проходил
фестиваль советского нонконформистского искусства. Его гвоздем была