"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

Капитан Овсянников, невысокий, ширококостный, немолодой, выпивший,
багровея лицом, какое-то время взглядывал на немца маленькими слезящимися
глазами, в которых мутнела спокойная, но беспощадная ненависть к одному из
тех, кто убил его жену и детей, поглядел и коротко приказал своему приемному
сыну Костику:
- Костик, а ну, врежь ему!
Костик, с автоматом на груди, дернулся вперед и с двух-трех шагов, от
пояса, всадил в живот немца длинную очередь. Немец упал как подкошенный.
Из-под клочьев сукна его шинели повыше поясного ремня закурился дымок
опаленной шерсти. Костик медленно попятился от немца и оглянулся на ребят с
бледной улыбкой, дескать, видели, как это я. Капитан Овсянников поглядел на
Костика странным хмельным взглядом и, вдруг рассердившись на нас, закричал:
- Чего столпились?! Дохлого фрица не видели?! Вперед давай, вперед!..
Мы зашагали по шоссе дальше. Шли вразброд, смешиваясь взводами. Комэска
с ординарцем и Костиком, наш взводный и командиры остальных взводов шли
позади. Ковригин оторвался от них, догнал нас и, шагая рядом с Шалаевым
своей кривоногой, чуть развалистой походкой, сказал ему негромко, как бы
между прочим:
- Шалаев, отдай сюда пистолет.
- Ну, товарищ старший лейтенант, я же его в бою добыл, жизнью рисковал.
- Не положено. У тебя есть личное оружие.
Шалаев вытащил из-за пазухи пистолет, такой ловкий, красивый, и сунул
старшему лейтенанту. Взводный вынул обойму, вставил обратно и сказал:
- Как он еще не убил тебя.
- Он же на бегу стрелял. Да издалека. Когда я догнал его, у него уже
патроны вышли. И попал бы - не убил. Эта штука на сто метров телогрейку не
пробивает. Я пробовал.
- Ты еще скажешь, Шалаев. Это же "вальтер", у него отличный бой, -
насмешливо проговорил старший лейтенант и, отстав, снова присоединился к
офицерам.
- Хрен с ним, я еще достану, - сказал Шалаев и вытащил из кармана часы
на цепочке. Зато вот что у меня есть. Вот это трофейчик!
Карманные и ручные часики были моей мечтой, я их никогда в руках даже
не держал, иногда мне снились сладостные сны, будто у меня появились ручные
часы, но я не смог бы, не посмел бы отобрать их у пленного, тем более
сорвать у убитого. Плохая примета - убьет. Оставалось только завидовать
Шалаеву, этому ушлому, смелому и хваткому солдату, которому сам черт не
брат.
Мы прошли по шоссе с километр без боя - никого не было ни на шоссе, ни
по сторонам дороги, и нам коноводы подали коней. Решитилов подвел ко мне
Машку, мне отрадно было видеть снова своего коня, я с удовольствием вдыхал
запахи конского пота, шерсти и кожи, эти извечные и родные мне с детства
запахи крестьянской жизни, крестьянского труда и дороги. Я снова был
"копытником", конником, может, и конюхом. Я подтянул подпруги, и была
команда "садись!". И мы поехали. Приятно было чувствовать себя снова в
седле. Мы уже отошли немного после смертельного возбуждения, отошли от
недоступных нашему пониманию чувств, пережитых нами во время атаки, во время
преследования бегущих фрицев, и лица, глаза наши стали прежними,
обыкновенными лицами и глазами обыкновенных юнцов и мужиков. На лицах наших,
в глазах наших снова проступили и простая улыбка, и молодая жадность к