"Элизабет Гейдж. Мелькнул чулок" - читать интересную книгу автора

Но в любом случае, привлекательность ее крылась отнюдь не только в
хорошей фигуре. Главное в этой женщине - глаза, самые ясные, самые
беззастенчивые изо всех, что он видел в жизни. Именно жажда власти - в
гораздо большей степени, чем вечная сексуальная неудовлетворенность, делала
ее столь соблазнительной. Поскольку в душе ее не было ничего, кроме
ненасытности, ласки казались поразительно чувственными. Быть с ней - словно
находиться в безвоздушном пространстве, где нет ни глубин, ни высот, ни
добра, ни зла, - только безумие слияния...
"Какой случай, - думал он, - свел их вновь? Сколько времени прошло? Три
года? Два?" Припомнить трудно, потому что он так долго жил собственными
фантазиями, возносился на вершины, далеко от повседневных работ.
Но она, скорее всего, права, считая, что это судьба. Он, возможно,
никогда не вернулся бы в этот город, если бы случай не привел его сюда на
этой неделе: из чистого любопытства он решил посмотреть постановку в
"Сивик".
Опять она жадно ласкает его. Соскользнула вниз, чтобы взять в рот его
пенис. Мужская плоть содрогнулась в наслаждении, совсем как прежде.
Удивительно! Он думал, что никогда больше ее не увидит. Но даже самые
длинные обходные пути пересекались вновь.
А прошлое никогда не становится прошлым. Исподтишка, будто невзначай,
вторгается в настоящее, маячит в будущем. Все, что случилось, уже
происходило раньше, где-то, когда-то...и эти губы, ласкающие, дразнящие
прикасающиеся к бархатной розовой головке члена...
Неужели нет ничего нового под солнцем? Возможно. Тем не менее, это
ощущение повторяемости ситуаций, событий, действий всегда приходит
неожиданно и застает врасплох.
Но эти мысли уже уходили, превращаясь в бездумное наслаждение - ее руки
уже скользили по его ляжкам, чувственно извиваясь, она без усилий ввела его
в себя.
Ее восклицания звучали театрально. Словно актриса в плохой пьесе, она
произнесла:
- Ну же, бэби. Отдай мне все до конца!
Пальцы, играющие с его пенисом, казалось, перестали существовать.
Любовную игру продолжали другие, невидимые, находившиеся глубоко внутри,
силы. Он не знал ни одной женщины, которая могла бы так поглотить мужчину,
возбуждая его, сдавливая, выжимая сперму, заставляя отдаваться целиком. Она
продолжала извиваться под ним, а он... не переставал поражаться ее ужасающей
ненасытности и неискренности. Она была воплощением лжи. Ни капельки
чувственности, и может поэтому она так чувственна, так сексуальна, и, что
греха таить, в прежние времена он находил извращенное удовольствие в том,
чтобы спать с ней.
Но она была и Правдой,[2] правдой в ее самом непристойном виде, как
иронически провозглашало ее имя. А правда заботила его всегда. Истина была
катапультой, пославшей его в жизнь. Но через минуту очередной, последний,
толчок высвободит горячий поток, который зальет ее алчущее лоно.
Ну что ж, почему бы нет? В наслаждении нет греха.
- Солнышко, - хриплым стоном вырвалось у нее, - ну же, ну же...
Но голос замер, женское тело мгновенно напряглось, застыло, а пальцы
все сильнее впивались в его ляжки. Он скорее почувствовал, чем увидел, как
она глядит через его плечо. Послышался скрип двери.