"Патриция Гэфни. Достоин любви? " - читать интересную книгу автора

подмастерьем у мельника. Он обвиняется в непристойном поведении и нарушении
общественного порядка.
С этими словами мэр брезгливо кивнул в сторону парня с круглым, как
полная луна, лицом, одетого в рабочую блузу из грязноватой парусины,
стоявшего в восьми шагах от них за деревянным барьером в пояс высотой. Вид у
обвиняемого был несчастный и безобидный, он ждал наказания с тупой
покорностью, словно бык, которого ведут на бойню.
- К вашему сведению, - продолжал Вэнстоун, - он напился у "Святого
Георгия", вышел из трактира и справил нужду прямо в реку на глазах у
нескольких прохожих, включая одну женщину, а потом свалился в беспамятстве
посреди сквера, прямо у Майского дерева <Украшенный лентами и цветами столб,
вокруг которого танцуют в Англии 1 мая.>, где и пролежал, пока его не
подобрал специально вызванный констебль.
Вообразив себе эту картину, полную грубоватого раблезианского юмора,
Себастьян невольно прыснул со смеху, но тотчас же понял, что допустил
непростительную оплошность. Ни Вэнстоун, ни капитан Карнок даже не
улыбнулись. Оба были полны гражданского негодования и готовы расправиться с
нарушителем общественного порядка по всей строгости закона. И безо всякого
милосердия.
- Шестьдесят суток ареста и гинея штрафа за нанесенный ущерб, -
провозгласил мэр.
Капитан Карнок с готовностью кивнул. Оба машинально бросили взгляд на
Себастьяна, не сомневаясь в его согласии. Его длинные ноги не помещались под
столом, поэтому он сел боком и принялся рассеянно постукивать тростью по
носку сапога. Наказание за проступок, безусловно, оскорбительный для глаз,
но не связанный с насилием, показалось ему чересчур суровым. Однако
Вэнстоун, похоже, точно знал, какая именно кара соответствует каждому
правонарушению, а на столе перед ним лежали два устрашающе толстых тома, без
сомнения, содержавшие в себе все мыслимые и немыслимые правовые прецеденты.
Себастьян пожал плечами, и дело Гектора Пенниуэйза было закрыто.
Бэрди, долговязый и сухопарый приходский констебль, обладатель
огромного красного носа, испещренного лиловыми прожилками, крепко взял
подсудимого за локоть и повел его к закрытой части зала, где, очевидно,
располагалась комната ожидания для обвиняемых. Несколько минут спустя он
вновь появился оттуда со следующей жертвой - женщиной, обвиняемой в краже
соседского белья с общей веревки. Потом были заслушаны несколько межевых
споров, и судьи вновь вернулись к уголовным делам: еще два пьяных дебошира,
предполагаемый любитель подглядывать за женщинами, браконьер. Ни у одного из
обвиняемых не было адвоката, и это делало защиту практически невозможной: по
английским законам обвиняемый не имел права говорить сам за себя; Себастьян
всегда считал такую систему несправедливой. Ему больше импонировало
американское правосудие.
Совершавшиеся в Уикерли правонарушения показались ему заурядными.
Рассказ о них вряд ли мог бы позабавить его пресыщенных друзей. Но сам
Себастьян, как ни странно, не томился от скуки. Какими бы мелкими ни были
сами проступки, совершавшие их люди пробудили его любопытство. Разумеется,
не могло быть и речи о каком бы то ни было сближении с кем-то из них:
Себастьян был убежден, что фамильярность порождает неуважение. Однако с
безопасного расстояния и на то время, что длилась сессия, их истории
показались ему заслуживающими внимания и даже поучительными. Он на деле