"Гайто Газданов. Княжка Мэри" - читать интересную книгу автора

знал. Человека со щетиной звали почему-то женским именем - Мария. Бывшего
боксера звали Марсель, худощавого человека - Пьер. Имя женщины было Мадлэн.
Худощавый человек действительно в свое время был актером, но очень недолго.
Марсель действительно был боксером, и, когда гарсон назвал мне его фамилию,
я вспомнил отчеты об его матчах, лет пятнадцать, двадцать тому назад,
которые я нашел однажды, роясь в архивах спортивного журнала. Мадлэн в свое
время была портнихой. Преждевременный конец карьеры каждого из них
объяснялся, по словам гарсона, одним и тем же: пристрастием к азартным играм
и красному вину. О человеке с женским именем гарсон сказал вещь, которая мне
показалась явно неправдоподобной: мужчина, по имени Мария, был известным
русским писателем.
Я их увидел еще раз, через несколько дней после этого разговора с
гарсоном. Был вечер зимнего, холодного дня. На дворе шел мелкий снег, сквозь
легкий туман мутно светили уличные фонари. Не знаю почему, все в тот вечер
доходило до меня сквозь эту мутную прозрачность снега, фонарей, зимних
пустынных улиц. Я шел пешком из одного конца города в другой и, как это уже
неоднократно со мной бывало, потерял точное представление о том, где я
нахожусь и когда это происходит. Это могло быть где угодно - в Лондоне или
Амстердаме - эта перспектива зимней улицы, фонари, мутное освещение витрин,
беззвучное движение сквозь снег и холод, неверность того, что было вчера,
неизвестность того, что будет завтра, ускользающее сознание своего
собственного существования и все преследовавшие меня в тот вечер чьи-то
чужие и далекие воспоминания о Петербурге, и эти магические слова - "Ночь,
улица, фонарь, аптека", - весь тот исчезнувший мир, которого я никогда не
знал, но который неоднократно возникал в моем воображении с такой силой,
какой не было у других воспоминаний о том, что действительно происходило со
мной за эти долгие годы, наполненные спокойным отчаянием и ожиданием
чего-то, чему, быть может, никогда не было суждено случиться.
И именно в этот вечер я опять увидел их в том же кафе, где они бывали и
куда я вошел машинально, даже не думая, зачем я это делаю. Они сидели, как
всегда, за столом и играли, как всегда, в карты. Но, вероятно, от того, что
я находился в особенном, необычном расположении духа, они мне все показались
не такими, какими казались всегда. И несмотря на то, что угол кафе, где они
сидели, был освещен не больше и не меньше, чем каждый вечер, мне показалось,
что они возникают в почти рембрандтовских сумерках, из неопределимого
прошлого. Я подумал о том, что в них всех были какие-то элементы вечности: с
тех пор, как существовали люди, во всех странах и во все времена,
существовало и то, что определяло жизнь каждого из них, вино, карты и
нищета; и их профессии - портниха, актер, боксер или гладиатор и, наконец,
писатель. И вдруг мне показалось, что я совершенно отчетливо услышал чей-то
далекий голос, который сказал по-французски эту фразу:
- Mais ils ne sont sortis de leternite que pour sy perdre
de riouveau 2).
Я перестал бывать в этом квартале Парижа и в этом кафе и только
случайно вернулся туда почти через два года после того, как последний раз
видел там этих людей. Их там не было. На следующий раз, через несколько
дней, тоже. Наконец, однажды, когда я снова туда пришел, я увидел Марию. Но
он был один. Он сидел за тем же столиком, где раньше они сидели вчетвером,
перед стаканом красного вина и неподвижными глазами смотрел прямо перед
собой. Его, казалось, ничто не могло изменить - та же щетина, та же шляпа,