"Гайто Газданов. Пробуждение" - читать интересную книгу автора

Франсуа уже не было, он уехал в Орлеан, откуда должен был отправиться к себе
на юг, не заезжая по дороге в Париж, и предупредить его о перемене решения у
Пьера не было возможности. Он заблаговременно купил себе билет, уложил в
чемодан все, что было нужно, и вот теперь, второго августа, он сидел в
вагоне и ехал в эту самую глушь, о которой рассказывал Франсуа.
В его купе ехал старый крестьянин со своими тремя сыновьями -
молчаливые люди с загорелыми лицами и руками, в неловко сидящих на них
городских костюмах, явно купленных в провинциальном магазине готового
платья, - и какая-то толстая дама с двумя детьми: некрасивой девочкой лет
десяти, которая то дремала, то читала книжку с картинками, и мальчиком лет
семи, единственным пассажиром, не умолкавшим ни на минуту: - Мама, вот там
стоит паровоз! Мама, почему он не двигается? А на нем нет механика? Нет, вот
механик! И вот кочегар! А вот контролер! Почему наш паровоз не гудит? Вот
идет дама с девочкой! Вот идет носильщик! Паровоз будет делать: ту-ту-ту!
Почему мы еще не уезжаем? Ту-туту! Осторожно, поезд сейчас будет отходить!
Нет, он еще не отходит!
Толстая дама отвечала: - Да, мой миленький. Нет, мой миленький. Да, мой
миленький. Нет, мой миленький. Обветренные лица крестьян были каменно
неподвижны. Пьера раздражали и голос мальчика и его детская глупость, но он
тоже молчал. Он вышел в коридор, но там нельзя было протолкнуться, люди
сидели на чемоданах, занимая проход, какой-то солдат просто лежал на полу,
подстелив под себя газету. Пол равномерно вздрагивал от движения поезда.
Пьер посмотрел вниз, на газету; под левым локтем солдата были видны слова
"убийца из ревности", но следующие строки пропадали где-то между поясницей и
спиной, и только значительно ниже, еще в одном месте острым углом
вырисовывался кусок столбца, на котором можно было прочесть: "Утопленница
Луары наконец опознана. Речь идет о..." - Ту-ту-ту! - кричал мальчик.
- Да, мой миленький, - отвечала толстая дама. - Мама, ты видишь, идет
дождь! - Да, мой миленький. - Мимо забрызганных стекол вагона мелькали
мокрые заборы, люди под зонтиками, шагавшие по дороге, которая то
появлялась, то исчезала, птицы на телеграфных проводах. Было прохладно и
сыро. Пьер сел на свое место в углу, притиснутый толстой дамой, не
выпускавшей из рук вязанья. Крестьяне ели хлеб с сыром и колбасой, отрезая
каждый кусок перочинным ножом и поднося его ко рту, и запивали еду красным
вином, которое расплескивалось в стакане от вздрагивания поезда.
За окнами вагона стелился влажный туман, пересекаемый тем же
бесконечным дождем, пролетал белыми клочьями пар от паровоза, дымились
смутно возникающие и тотчас исчезающие поля. В купе стоял упорный запах
овернского сыра, красного вина и чего-то несвежего и трудноопределимого, и
от этого Пьера начинало тошнить. Он снова вышел в коридор, долго стоял там,
но наконец устал и, вернувшись на свое место, сел и закрыл глаза.
Сначала он не думал ни о чем и только невольно вслушивался в
равномерное вздрагивание поезда. Затем вдруг перед его глазами возникла - он
никогда не мог понять потом, почему именно, - маленькая книжка с твердой
обложкой, которую ему подарил отец, когда Пьеру было девять лет, книжка
сберегательной кассы с записанной в ней суммой в сто франков. В те времена
его отец, - Пьер помнил его грузным человеком с отвисающими щеками, которые,
казалось, никогда не были ни особенно небритыми, ни свежевыбритыми, - в
мешковатом костюме, с палкой или зонтиком в руках, - в те времена его отец
придавал большое значение сберегательным кассам. Это, впрочем, продолжалось