"Рок-н-ролл под кремлем. Книга 3. Спасти шпиона" - читать интересную книгу автора (Корецкий Данил Аркадьевич)Данил Аркадьевич Корецкий Рок-н-ролл под кремлем. Книга 3. Спасти шпиона Глава 1 Знакомство в «Козероге» Темнело рано и быстро. И так же быстро холодало. Брр. Пряничная, сдобная Москва, какой она казалась при солнечном свете, когда сидишь в пельменной с пацанами: по бутылке белой на рыло, горы пельменей, да каждый что-то умное базарит, задушевное, - в этот сумеречный час она наливалась камнем и свинцом, отодвигалась как бы… Чужела. «„Чужела“ или „чуждела“? Как правильно? - подумал Попугай. - Или „чужала“?…» В голове у него, как всегда, был бардак. И ему было холодно. - Так чего? Может, печку? Холодно, а? - отрывисто каркнул он. - Нельзя. Сядь, не горлань, - сказали ему. Это Клин, он из-под Саратова. В бригаде с позапрошлого года, неоднократно ходил на «стрелки» и потому сейчас за старшего. А Барбос - из Гродно. Он тоже с позапрошлого, но в «стрелках» не участвовал, он такая же сявка, как и Попугай. Они втроем сидят в «жигуленке», припаркованном в узком, как пенал, темном дворе. Ждут. Салон давно остыл. Попугай смотрит, как опускаются на город сумерки, и слушает гиен, которые скулят и тявкают в зоопарке. Зоопарк здесь совсем неподалеку. А гиенам, видно, тоже холодно, они ведь в Африке должны жить. В Африке жара. А в Москве гиенам холодно. Клин с Барбосом играют в «очко» на заднем сиденье, а Попугай сидит и нервно зевает, и ему постоянно хочется ссать. Ему холодно, потому что Попугай, как и эти гиены, родился далеко отсюда. В жарком и пыльном городе на берегу Каспийского моря. - Я бы глынул чего-нибудь, - сказал Попугай просто так. - Никаких «глынул», - проворчал Клин, открывая свои карты. Барбос опять проиграл. - Если каждый начнет бухать на рабочем месте… Тут такая хуеплеть заварится… Он еще два или три раза повторил «такая хуеплеть», потому что у них начался новый кон и Клин воткнулся в карты, постепенно забывая, о чем шел разговор. - Пойду пройдусь. А? - сказал Попугай. - Ноги затекли. - Сиди, дурак, - сказал Барбос. - А чего? Отлить надо. Клин глянул на Барбоса, потом на Попугая. Клин не любил, когда младшие по званию командовали в его присутствии. - Далеко не ходи, - сказал Клин. - Ладно, - сказал Попугай. Он вышел из машины и пошел по подъездной дороге вдоль дома. Он почему-то вспомнил Суржика: тот тоже любил навести шороху, строил из себя крутого, хотя сам был сявкой и навсегда сявкой останется. Но Суржик делал это не со зла, просто прикалывался. После той заварухи с кассетой он умудрился целый месяц продержаться в Москве, пока не попался во время облавы в Лужниках. Ему отбили почку и отправили на родину, куда-то в Херсон, кажись. Босый с Пивняком сейчас в Николаеве, там у Пивняка родня. А Демид повесился. Это Демид привел его, Попугая, в эту бригаду. Помог с поезда бежать, они вместе бежали. А потом повесился после «стрелки» в Тушино. Про тушинскую «стрелку» в газетах даже писали, два трупа было. А потом еще Демид повесился. Или его повесили. Неясно. Теперь Попугаю даже поговорить не с кем. Если вот так идти и идти, дальше по этой дорожке, пересечь двор и повернуть направо - там будет кафе. Кафе называется «Козерог». Там тепло, накурено и громко играет музыка. Попугай никогда не был в «Козероге», но во всех заведениях, которые он успел посетить в Москве, было накурено, и громко, кайфово, играла музыка. Он хотел в этот «Козерог». Но туда нельзя. И далеко уходить нельзя. Они ждут звонка, Клину должны позвонить на мобильный. Если все в порядке, ему позвонят, и тогда надо будет встретить одного человека, который выйдет из «Козерога». Этот человек будет сыт и пьян, а в карманах деньги и, главное, золотой песок. Старатель откуда-то с Севера. Приехал сбыть золотишко, а кто-то дал на него наводку. Жалко мужика. Темнота сгущается, на серых глыбах многоэтажек проступают веселые желтые квадраты. В квадратах мелькают лица, сдвигаются-задвигаются шторы, открываются-закрываются двери холодильников, идет чья-то жизнь. Попугай оглянулся по сторонам, зашел за дерево и помочился. Он часто мочится - это от холода и нервов. А Клину с Барбосом хоть бы хны - сидят, режутся себе в удовольствие. Но они в бригаде с позапрошлого года, а Попугай тут без году неделя. Он вообще в другой бригаде работал, в строительной бригаде, и кличка у него была - Говорящий Попугай. Говорящий!… Да уж. Это здесь он стал просто Попугаем. Потому что говорить и в самом деле стало не с кем. Попугай вспомнил: жаркий июльский полдень, гостиница «Интурист», туман из цементной пыли на коридорах, где ведутся работы по демонтажу. Пыль в волосах, на зубах, пыль оседает на потном теле и стекает грязными ручейками в трусы. Хочется встать под холодный душ и не выходить до позднего вечера, пока солнце не утихомирится. Красота! Да, сейчас Попугай дорого бы дал, чтобы еще раз прожить тот горячий июльский денек. Во-первых, согрелся бы. Во-вторых, отобрал бы у Толика-бригадира ту поганую кассету и разломал бы на мелкие кусочки. Об его голову и разломал бы… Тогда ничего не было бы - ни разборок в ФСБ: что за кассета, откуда, а может, это вы сами, ребята, ее подкинули? Разговор он вроде шутейный, только потом каждого не шутейно проверять начали: кто, откуда, где миграционная карта… Не было бы последовавших за этим дурацких объяснений в службе миграции и трех суток в камере с туркменами и молдаванами, не было бы переполненного вагона «МоскваДушанбе», где по два мента на каждый вход-выход, и один дежурит у уборной… Может, не надо было бежать оттуда? В его родном городе сейчас еще тепло, почти как летом, рыбный сезон, мужики ночей не спят, «крючьями» устье перегораживают, добывают осетра… Кто его знает, может, и не надо было. Это его Демид подбил. Подбил, а потом повесился. Или повесили свои же. Вот Клин - этот мог повесить, он способный. А Попугай - нет. Не смог бы. В нем метр девяносто росту, у него длинные сильные руки и длинный нос, смятый в давней-предавней драке на пристани, из-за которого он и в самом деле похож на какую-то экзотическую птицу. Но вот только мозгов у него совсем немного. Может, и в самом деле, не надо было сбегать? Каждый зверь живет там, где родился. И живет, и умирает. А здесь, в Москве, Попугаю холодно и неуютно. Послышался тихий свист. Попугай обернулся: в «жигуленке» затлел голубой огонек мобильника. Он затрусил к машине. - Чего? - Я ж сказал тебе: далеко не ходи. Клин говорил через открытое окно автомобиля. Он жевал зубочистку, а это значило, что Клин нервничает. Попугай внимательно следил за острым кончиком зубочистки, прыгающей из одного угла рта в другой. - Ну. - Ну, ну. Сядь вон там, на скамейке. Сиди и жди… Что делать - знаешь? - Да, - сказал Попугай. Он знал, он выучил все наизусть. А толку-то… Добывать клиента - это тебе не осетра с крючьев снимать… и не паркетный пол вскрывать, или там демонтировать санузел. Это куда сложнее. Хотя для пацанов все наоборот. Шеф-повар Матвей Хабибулович считал, что сварить сосиску - вот так просто взять и сварить в обычной воде, - это кощунство, акт вандализма, это как пьяным залезть на красивую девушку, тупо использовать ее и, отвернувшись, заснуть. Поэтому вареных сосисок в «Козероге» никогда не подавали. И не подадут, если даже вы очень попросите. Варите сосиски дома, пожалуйста, идите и варите на здоровье. И вообще - в «Козероге» вы не найдете никакой здоровой пищи. Сосиски жарятся в кипящем сале, так что они, бедные, трескаются по всем швам и покрываются коричневым загаром; шашлык готовится не в белоснежной электрошашлычнице от «Miele», а в закопченном мангале на заднем дворике, и холестерин просто капает с каждого кусочка; обычный чахохбили, из цыпленка содержит в себе такое количество жгучего перца, что глаза лезут из орбит, а рука лихорадочно ищет бокал пива… Кстати, кроме пива, сосисок, шашлыка и чахохбили, здесь ничего не подают. Ну, разумеется - лук, петрушка, помидорчик, хлебушек… Это законно, это как и везде. А больше ничего. Но постоянным посетителям «Козерога», как правило, ничего больше и не нужно: люди молодые, здоровые, они диет не придерживаются. Да и приходят сюда, как правило, не поесть, а потусоваться среди своих или приобщиться к тем, кого хотел бы считать «своими». Как к себе в кухню, где все запросто, без говенных гламурностей. Общение. Ритуал принадлежности к клану диггеров. Или прикосновение к экзотике. Отметился - и рассказывай друзьям: «Завалил вчера в „Козерог“, там рядом Леший сидел, пиво пил…» Леший действительно сидел, пил пиво и чувствовал себя на седьмом небе. Как блудный сын, вернувшийся из дальней опасной поездки под домашний кров, в родную кухню, где полный холодильник жратвы, пива и где тебе рады. Он просто отдыхал. Вбирал родные запахи. Узнавал родные лица. Отвечал на приветствия. - Где пропадал? Чего такой худой? - Ну, дела… Так надо было. Что-то ему надо было там, за пределами вот этого привычного круга, освещенного такими родными тускло-оранжевыми плафонами. Что-то он там искал. Вот только ничего покамест не нашел. - …Хоть бы адрес оставила новый, дура, телефон какой-нибудь, - взволнованно бубнил над ухом Хорь. - Вообще ничего. Дура последняя, идиотка, говорю. А Светка мне: сам дурак. И пошло-поехало… - Подожди, - очнулся Леший. - Светка… Какая еще Светка? Ты же про Ритку рассказывал. - Светка - ее сестра двоюродная. В Днепропетровске. - Хорь с подозрением посмотрел на него. - Я со стеной разговариваю, что ли? Битый час уже толкую: Ритка полетела к Светке. В Днепропетровск. Доходит? Неделю жила у нее, вообще из дома не выходила. Подруги там, дискотеки - все по барабану. И со Светкой почти не разговаривала, а они ведь не разлей вода, две оторвы… по телефону как зарядят на полтора часа… А потом Светка раз возвращается с работы - а вещей Риткиных нет, записка на столе: «Не ищи, не беспокойся, спасибо за все…» ощутил наконец? Леший успел не спеша допить свой бокал - первый за этот вечер, на девственно-тощий желудок, - проткнул вилкой сосиску, услышав знакомый упругий хруст, который мерещился ему во время скитаний по подземельям. Затем хорошенько повозил сосиску в лужице томатного соуса, откусил, еще повозил, еще откусил, отправил в рот кусочек хлеба, смоченный в уксусе, затем лист салата, кружок маринованного огурчика… И придвинул поближе второй бокал. - Ну и что? - сказал он. - Ну, дура, согласен. Значит, кирдык твоей холостой жизни. Может, она уже в Москве, дома котлеты жарит. Сходил бы, проверил. - Хрен-с-два котлеты, - мрачно парировал Хорь. - Она там, в Днепропетровке своей драной… - Откуда ты знаешь? - Светка видела ее. С профессоршей одной, из иняза. Курвища такая, ее весь город знает… Главная лесба в городе, у нее там целый клуб по интересам… Леший поморщился: ну что за херню ты несешь, товарищ? Это даже как-то несерьезно… Он смотрел на Хоря, а Хорь с упрямо-отсутствующим видом наблюдал, как за соседним столиком какой-то провинциальный хмырь, покрытый южным загаром, мрачно пил пиво в окружении хохочущих и перекрикивающих друг друга неофитов и неофиток. - Какая еще лесба, Хорь? Очнись! - сказал Леший. - Ты слышал, что очередного бомжа нашли в тепляке возле Казанского вокзала? Опять с пулей в животе. Среди них паника, даже в обычный люк боятся спуститься… Хорь посмотрел на него, громко цыкнул зубом, сложил пальцы обеих рук в щепоти и энергично постучал себе по голове. - Лесба! - тщательно артикулируя каждую согласную, прошипел он. - Ритка! Лесба! Трахается! С жирной! Профессоршей! Леший принялся за второй бокал, отпил половину. Второй бокал был ненамного хуже первого. Какие там еще лесбы… Нашел Хорь себе проблему. Еще неделю назад они считали за счастье просто ходить под этим рыжим осенним солнцем. Просто идти, куда хочешь. Солнце, дождик, опавшие листья под ногами… При чем тут какие-то лесбы? Жива-здорова Ритка - ну и ладно! Мы тоже живы-здоровы - прекрасно! А вот кто и зачем бомжей мочит - непонятно. Кому они мешают? В смысле, настолько - чтобы убивать, расстреливать в живот? Хотя, с другой стороны, бомжи далеко, а Ритка… Такая привычная Ритка, нормальная девчонка, всегда по уши влюбленная в своего ненаглядного Хоря, даже когда он, свинья, приползает после недельного загула и устраивает дома военный переворот… И вот раз - она с какой-то теткой. Блин! Вроде как пол поменяла. Была Ритка, стала… хрен знает кто. - Слушай, - сказал Леший. - Я вот что думаю: пока не поговоришь с ней самой, пока точно все не узнаешь - не паникуй. Не зацикливайся. Я бы даже… - Ты что, дурной? - перебил его Хорь. - Я не собираюсь с ней говорить. О чем нам говорить? О радостях этой, как ее… гетеросексуальной жизни? - А-а, - сказал Леший. Третий бокал. Родниковая водичка, солод, хмель. Божественный напиток. Он отодвинул кетчуп и выдавил на загорелую сосиску зеленую дорожку из горчицы. - Это что значит - я ее неправильно трахал? - все не успокаивался Хорь. - Значит, это я ее до такой жизни довел? - До какой жизни? - сказал Леший. - Ну. До такой!… Ты что, опять не слушаешь? А-а… Хорь махнул рукой, резко встал и направился к выходу. Из-за дальнего столика ему навстречу выдвинулась чья-то приветствующая ладонь, Хорь небрежно хлопнул по ней и вышел из кафе. До свиданья. Пошел искать утешения у студенток юридического факультета. Вот она, регенерация, подумал Леший. Всепобеждающая регенерация жизни. Скоро сорок дней будет по Томилину. Всего сорок дней прошло. Как они переполошились тогда с Хорем… Взрывы, стрельба, засады. Прятались, дрожали, жалели Тома, которого они и вовлекли в это говно… Но для Тома все позади, и смерть он принял мужественно, как подобает офицеру… А что будет с ними, какой смертью они умрут - это было тогда неизвестно. Впрочем, жить в постоянном напряжении невозможно, и прятаться всю жизнь невозможно, и вот прошло время, и кровоточащая прореха стала затягиваться, и они снова стали выходить на люди… Радоваться простым вещам, а теперь еще и расстраиваться из-за всякой ерунды. Регенерация, одним словом. - У вас свободно? А то этот молодняк меня достал! Леший поднял голову. Перед ним стоял загорелый хмырь из-за соседнего столика. В руках бокалы с пивом - штук десять, наверное. «Ну и лапы», - подумал Леший. - Свободно, - сказал он. - Я тоже скоро ухожу. Хмырь кивнул и уселся, отгородившись бокалами. Леший глянул на соседний столик - никто там почему-то больше не смеялся, молодые парни и девчонки, корчащие из себя крутых диггеров, явно погрустнели. - Чего ты им сказал, что они скисли? - от нечего делать спросил Леший. - Так… Рассказал одну историю, - нехотя процедил хмырь и залпом выпил свое пиво. Леший пожал плечами и отвернулся. Рассказал, и рассказал, дело хозяйское. Он с сомнением глянул на свой четвертый бокал. Что-то уже и не так хотелось, настроение пропало. Пойти домой, что ли? Последние два дня он усиленно наводил порядок после визита неверовских: мыл и драил, пылесосил и проветривал, изгоняя их жестокий дух и злобные флюиды. Но что-то, по-видимому, все-таки осталось… Короче, идти домой не хотелось еще больше, чем не хотелось пива. - Они в «Камеру пыток» собирались, - неожиданно подал голос сосед. - Пятнадцать пива, три водки на семерых и по бутылке джин-тоника с собой… В руках у него оказалось яйцо, он легонько пристукнул по острому концу, словно уронил чугунный указательный палец, и скорлупа тут же раскололась. - И по бутылке джин-тоника, - повторил он. - Это у них вместо фонарей и тросов… «Камера пыток» находилась в известковых каменоломнях на Берсеневской набережной. По легенде, там допрашивал заговорщиков сам Малюта Скуратов. Один из самых посещаемых объектов подземной Москвы, - хотя новичкам, особенно подвыпившим, соваться туда, конечно, нечего. Леший глубокомысленно промычал под нос: «Бывает…» - Я отговаривал было, а они только пуще заводятся. - Хмырь деловито очищал яйцо, бросая скорлупу в пустой бокал. Когда он успел опустошить этот бокал, Леший не заметил. - Тогда я им байку про Белого Спелеолога рассказал. Подействовало… Остыли мгновенно. И даже расстроились. Особенно девчата. Уж очень им Спелеолога этого жалко… Леший знал много баек, но там в основном фигурировал черный цвет - Черный Альпинист, Черный Человек, Черный Диггер. Про Белого Спелеолога он не знал, да и знать не хотел. - Это у нас в Керчи такой случай был, - пояснил хмырь. - Секретарь райкома, короче… его дочка и хлопец Паша. И горшок серебра сарматского. Ну? Не слыхали? Леший вздохнул. Пора идти, наверное. - Слыхал, - соврал он. Хмырь неожиданно протянул через столик загорелую, похожую на черное узловатое бревно руку: - Миша. Ладонь и в самом деле была размером с лопату. Лешему вдруг вспомнились неверовские хлопцы-удальцы. А что, если?… Но руку пожал. - Алексей. - Очень приятно. Давайте за знакомство, что ли… Хмырь по имени Миша обернулся, что-то ища, но, видимо, не нашел. «А-а, вспомнил. Один момент…» Поднялся, прошел к соседнему столику и снял со спинки стула видавший виды рюкзачишко. Что-то сказал грустным неофиткам, вызвав на их лицах вспышки нежного румянца. Вернулся, достал из рюкзака две банки «Гиннесса» и выставил их на стол. - Во. Чуть не забыл… Пили такое? Оно дорогое и хлебом пахнет. Угощайтесь, Алексей… Миша держался очень уважительно, и Лешему это нравилось. Хотя, с другой стороны, настораживало: вежливость в их кругах была крайне редкой гостьей. Вслед за банками Миша бережно извлек наружу явно старинный фолиант в потрескавшемся кожаном переплете, положил перед собой, с треском открыл банку и тонкой струйкой пустил в рот ее содержимое. Запахло свежим хлебом. Леший сглотнул. Но не от запаха «Гиннесса». Он как загипнотизированный смотрел на толстую книгу: «Описи московской старины», составленные статским советником Бояриновым. Неужели? Да нет, не может быть! Легенда особо продвинутых «знающих» была отпечатана в тысяча восемьсот сорок четвертом году в типографии Шплеера, тиражом двести пятьдесят экземпляров. Про нее все слышали, но никто никогда не видел. И чтоб она так внезапно всплыла в «Козероге» из рюкзачка какого-то хмыря… Миша опустошил банку и смял ее в комок, будто использованный бумажный стаканчик. Потом раскрыл тяжелый переплет и принялся бережно просматривать желтые по краям страницы. - Это… это что? Не «Описи» Бояринова? Не отрываясь от фолианта, Миша удовлетворенно ухмыльнулся. - Точно. Описи его благородия Бояринова Степан Константиныча. Это из-за них я приехал за тридевять земель. Да вы попробуйте пиво-то! - А можно глянуть? - неловко попросил Леший. - Конечно. А чего ж… Это здесь у вас все друг на друга косятся с подозрением, а у нас по-другому люди живут, - Миша бережно протянул книгу через стол. Леший не собирался пить с ним «Гиннесс» и слушать байки о Белом Спелеологе тоже не собирался, и вообще только ждал повода, чтобы встать и уйти. Но «Описи» - это другое дело. Если те самые, конечно… Он взял том и раскрыл на шмуцтитуле. Посеревшая от времени тонкая и хрупкая бумага, полустертые, выцветшие экслибрисы на внутренней стороне переплета: «Личное собрание кн. В. Ф. Одоевского», «Библиотека Г. Е. Грум-Гржимайло», «Архив Ярославского губисполкома»… Нет, не подделка. Не розыгрыш. Те самые знаменитые «Описи», практически весь тираж которых погиб во время пожара на шплееровских складах, - за исключением десятка экземпляров, которые хранятся сейчас в частных коллекциях, и даже репринт ни разу не делался по какой-то загадочной причине… - Откуда это у вас? - спросил Леший, подняв глаза на собеседника. Он мог бы еще добавить, что многие серьезные диггеры продадут душу, чтобы заполучить эту книгу хотя бы на ночь, и что ей нет цены, и что… Но распространяться об этом почему-то не хотелось. - Купил, - усмехнулся Миша. - Через Интернет списался с одним московским… гражданином. Он давал гарантии. И цену запросил высокую. Полгода вели торг, пока скинул пару тысяч… Леший пожал плечами и промолчал. Он никогда не видел в Интернете подобных объявлений. Странно. Просто повезло, наверное, что тут говорить. - Нас пять человек, жизненный уровень высокий, - Миша открыл вторую черную банку с «Гиннессом», ловко послал через весь столик к Лешему. - Каждый дал сколько мог, а меня уполномочили сделать покупку… Ну, вот я приехал. «„Уполномочили“ его… Наверное, чиновник. „Жизненный уровень высокий…“ Так и шпарит казенными оборотами, уполномоченный ху…в». - А зачем вам эта книга? - спросил Леший. - Там же сплошная Московия. Бояринов в Керчи не был, это только у Нордмана и Грицая что-то можно найти… Миша рассмеялся, обнажив на редкость белые здоровые зубы. - Ну, скажем так: золотого коня Митридата мы уже искали. Хватит. И винные погреба графа Воронцова тоже… Детский сад это все. Аджимушкай, Багеры, Старый Карантин и даже «К-29» в Одессе… Все это мы уже видели. За семь лет - старая масляная лампа, горсть стеклянных византийских бус и целый арсенал «дегтярей» со времен Великой Отечественной. И бесконечные разборки то с ментами, которые за «черными копателями» охотятся, - туда со всей России съезжаются подонки всякие! - а то и с самими этими «копателями»… Мы их «стервами» зовем, «стервятниками». Еще «суками». Вот кому у нас раздолье. Оружия много, барахла всякого военного, особенно у нас в Аджимушкае. Там ведь десять тысяч народу полегло, половина из них до сих пор там и лежит… «Суки» из черепов золотые коронки выбивают, сплавляют в слитки. «Суки» они «суки» и есть… Миша выставил перед собой очередную кружку, Леший поднес черную банку, чокнулись. Отпили. Действительно очень вкусно… - Ну, а мы другое ищем, - продолжил Миша. - Мы больше археологи, наверное… - Он усмехнулся и повторил: - Наверное… Да. Нас культурный слой интересует: золотишко, серебро, бронза, а не «ржавые дегтяри». - Один митридатовский конь решил бы все ваши проблемы, - заметил Леший. Миша снова рассмеялся, хотя Лешему не показалось, что он очень уж удачно сострил. Он и не острил вовсе. - Нет никакого коня, - сказал Миша. - А если и был, то давно сплыл. Знаешь, с каких времен «бугровщики» и «курганщики» у нас работают? Четыре века, если не больше. Там династии целые. А на нашу долю только бусы да «дегтяри»… - Зато здесь - Иван Грозный со своей библиотекой. На этот раз Леший сострил. Но Миша почему-то не отреагировал. - А кто эту библиотеку искал-то? - сказал он вполне серьезно. - В десятые годы дернулись, потом в тридцатые - и все. Ты даже не сравнивай… Хоть у вас и столица, но по сравнению с Воронцовскими пещерами - это просто заповедник, Амазонка… Ты что, не был там ни разу у нас - в Керчи, в Аджимушкае? Леший покачал головой. Что-то ему с трудом во все это верилось. Он взболтнул свою банку - там осталось не меньше половины. Миша же свою кружку давно выпил и взялся за следующую. - Ничего не потерял, - сказал Миша. - Фуфла много. Романтики всякой. А настоящего дела нет. И тесно становится. Так и норовят за горло взять. - Здесь тоже случается, что друг другу на пятки наступают. Миша приподнял брови, хмыкнул: - Ну, ясен пень… Ничего, я с «суками» научился разбираться, любого уговорю. Словно вспомнив о чем-то, он убрал со стола книгу, завернул в полиэтилен и сунул обратно в рюкзак. - Всерьез надеешься озолотиться с ее помощью? - сказал Леший. - Вот уж не знаю!… - Миша пожал плечами. - Бояринов и сам был не дурак, да и не инвалид вроде. Если бы знал точно места - пошел бы и взял, что надо. И не надо тогда книжки всякие писать… - Так ведь не взял. - Не взял, - согласился Миша. - А почему? А потому что комиссия государева, в которой он служил, распущена была в январе сорок второго высочайшим повелением. И - все, финита. Частному лицу на пенсионном содержании тогда вообще ничего не светило, только в имении у себя грибы собирать. Техники ноль, фонари керосиновые, никаких тебе мобильников, GPS и все такое… а о металлодетекторах, которые на золото и серебро настраиваются, о таком даже сам царь-батюшка мечтать не мог… - Он подумал, хлебнул еще пива и задумчиво добавил: - А насчет того, чтобы озолотиться на книжке, я тебе так скажу… Советы, как стать счастливым и богатым, обычно дают бедные и несчастные люди, чтобы немного заработать и почувствовать себя чуть-чуть счастливее и богаче. - Миша залпом выпил очередную кружку, со стуком поставил пустую посудину. - Настоящим счастливцам и богачам и в голову не придет давать глупые советы: у них и без того много дел - надо тратить деньги и наслаждаться счастьем… Глаза Лешего потеплели, губы чуть заметно дрогнули, что означало улыбку и расположенность, но определить это могли только близкие люди. Точнее, один человек - Хорь. - Да ты философ! Не обращая внимания на подначку, Миша похлопал по рюкзаку. - Ну, есть тут тридцать два листа калек с картированными подземельями. И город в том же масштабе, это специально, чтобы накладывать их друг на друга. И как тут разбогатеешь? За двести лет и наверху, и внизу все изменилось. Город другой, подземелья - другие. К чему привязываться? Не к чему. Какая тогда от «Описей» польза? Кто часто ходит, у того более реальные схемы есть. Не так, что ли? Ты это лучше меня знаешь. Ведь ты - Леший? Леший молча смотрел на собеседника своим обычным взглядом. - Я о тебе много слышал и на портрет твой налюбоваться успел, - Миша кивнул на «Доску Почета». - Мне говорили, ты честный парень… - И что? - спросил Леший. - Тебе-то какой от всего этого толк? - Такой, - сверкнул зубами Миша. - Может, «закинемся» как-нибудь вместе, покажешь мне, что тут и как… Я как раз хотел задержаться на пару месяцев, осмотреться… Миша смотрел на него с хитроватым выражением провинциального идиота. «Хороший ты парень, Миша, да нечего тебе дать, - подумал Леший. - Остается повалить и в ухо нассать…» Он никогда не сходился с незнакомцами. Какие бы редкие вещи у них ни были… - Ладно. Не знаю, - сказал он и поднялся из-за стола. - Там видно будет. В общем, спасибо за пиво. Вкусное. - Ты что, уходишь? А как насчет «закидки»? Давай сейчас и договоримся! Леший покачал головой и направился к выходу. - Да ё-моё… Как хочешь, короче… Я ж не набиваюсь! Надумаешь, заходи сюда. Я здесь буду! Леший, не оборачиваясь, махнул рукой. Вариант номер один не сработал. Оставался вариант номер два. Когда Леший вышел из кафе, южный провинциал Миша достал мобильный телефон, нажал кнопку соединения и что-то тихо произнес. Он не знал, чей это номер, не знал, кто возьмет трубку, можно считать - ничего не знал. Он знал только, что нужно сказать и что за этим последует. - Клиент пошел, - встрепенулся Клин, и атмосфера в старом «жигуленке» мгновенно накалилась. Ощущение легкости и согласия, появившееся после первого бокала, давно ушло. Надо было сразу уходить, видимо. Вслед за Хорем. Или вместе с ним. Что за дурацкая привычка доводить до тупика любое приятное состояние души? Очутившись на улице, Леший подтянул под самое горло замок куртки, постоял еще зачем-то на крыльце - ага, вспомнил: закурить, - и двинулся через тесные ряды спящих машин, чтобы потом дворами срезать путь к метро. Единственный фонарь на парковке еле тлел, но черное пятно на асфальте, где сгорела его «Аскона», Леший видел хорошо. Черная бесформенная клякса, не отмытая еще осенними дождями. Кругом все заставлено машинами - здесь паркуются на ночь автовладельцы из окрестных пятиэтажек, владелец «Козерога» смотрит на это сквозь пальцы, - а зловещий кусок закопченного асфальта почему-то пуст. Может, случайность, а может, и нет. Может, это Томилин не хочет, чтобы здесь кто-то стоял? Бродит его бесприютная душа по последней парковке, шугает водителей, все ждет, когда явится Неверов со товарищи, бережет для них место… Чтобы раз и навсегда закончить начатое дело. «Да, - подумал Леший, - это на него похоже». Аккуратный был человек Томилин. И слово всегда держал. Вот только в этот раз не повезло - ни ему, никому. И ничего тут не поделаешь. Леший быстро пересек парковку. Мысли тоже следовали своим маршрутом, и ничего удивительного не было в том, что они плавно перетекли на керченского мужика Мишу, такого ладного, такого не по-московски загорелого, да и не мужика вовсе, а, если разобраться, вполне интеллигентного мужчину. Вот только ручищи эти огромные… На Лешего, как это порой с ним бывает, вдруг снизошло ясное понимание правильности принятого решения. Ай да молодец, Алексей Иванович, все правильно сделал! Ну, симпатичный малый, ну, умный, приятный, ну, книга у него драгоценная… Но это не повод для знакомства! Особенно когда чужак сам проявляет инициативу. Как с бабами: вот идет она навстречу, красивая, чужая, недоступная, кажется, в лепешку бы разбился ради одной ее улыбки; но она вдруг подходит к тебе сама и предлагает трахнуться по-быстрому, не за деньги, ни-ни, а так, потому что понравился ты ей с первого взгляда. Или слышала она, будто ты такой-растакой честный мужик… И - ведь не захочется. Потому что не бывает так. Разводилово, шантаж - это бывает. Или «спидовозка», которая мстит миру за свою короткую глупую жизнь, - это тоже бывает… «Проживем и без его книги», - подумал Леший. Ну, подумаешь, председатель Императорской комиссии г-н Бояринов! Исходили без его помощи сотни километров под Москвой, не пропали, исходим и еще. Куда ж деваться теперь: основная жизнь уже давно внизу, а на поверхности только перерывы между «закидками»… Он выбрался на асфальтовую дорожку, дугой пересекающую двор. Перед ним шагал, переступая длинными ногами, высокий нескладный парень. Очень сутулый и очень нескладный. Леший не помнил, откуда он возник, из кустов, наверное, здесь настоящий проходной двор, многие просто поссать забегают. Вот уж жердяй, так жердяй, подумал Леший, вот уж кому в диггеры путь заказан… Но не успел он даже как следует посочувствовать случайному попутчику, как тот вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимое препятствие, и плавно, на пятках, развернулся на сто восемьдесят градусов. Леший увидел прямо перед собой удлиненное худощавое лицо с невероятным носом, похожим на прихлопнутого могучим ударом червя. Он еще не понял, что нужно этому жердяю, зачем он остановился, но тело уже само качнулось вправо, поднырнув под летящий навстречу кулаку. «Левша», - удивленно отметилось где-то в сознании. С этого момента он перестал думать и рассуждать. Жердяя качнуло вперед, вслед за кулаком, Леший выпрямился и боком продвинулся в противоположном направлении, одновременно сделав подсечку. Жердяй послушно споткнулся и, протанцевав на одной ноге, рухнул, как съехавший с рельсов башенный кран. Вернее, Леший полагал, что он рухнул, потому что увидеть ничего не успел. На затылок вдруг легла невыносимая тяжесть, пригнувшая его к земле, а в следующую секунду он обнаружил прямо перед собой подсвеченные иллюминацией темные московские облака, и ощутил вспышки боли во всем теле, и понял, что лежит навзничь, а его пинают ногами куда попало. Потом раздался запыхавшийся голос: - Потащили. И его поволокли в ночь, выворачивая плечевые суставы. Леший попробовал подобрать под себя ноги, приподняться, но небо тут же заслонило чье-то лицо, и немедленно последовал удар по почкам. Потом зашуршали кусты, стало темно, его швырнули куда-то, спина попала на острый камень, и Леший громко вскрикнул, но крик почему-то донесся откуда-то со стороны, будто тело его все еще оставалось лежать там, на асфальтовой дорожке. Руки, которые уже шарили по его одежде, выворачивая и разрывая карманы, замерли. - Тихо! Умри! - прошипел тот же запыхавшийся голос. Шаги, подсекающие траву. Вкрадчивый шорох вокруг. Пятнистые тени листьев на небе. Еще один вскрик, хотя на этот раз Леший не кричал… точно не кричал. На лицо ему легло что-то тяжелое и шершавое, пахнущее табаком и потом. Пытается вдавить в землю, размазать, уничтожить. Леший завертел головой, но тут же получил удар кулаком. - Лежи, сука! - Клиент пошел, - сказал Клин. - По местам. Барбос, не изменившись в лице, ловким движением собрал карты в колоду, закинул в карман и, выпятив губы, пошел к дорожке. Попугаю показалось даже, что он насвистывает, хотя никакого свиста он не услышал. В голове зашумело, как в испорченном радиоприемнике. - Ну, что встал? - рыкнул на него Клин. Он в упор смотрел на Попугая, и Попугай, который все это время думал, что он боится, волнуется и все такое, - вот только сейчас он испугался по-настоящему, до усеру. Он попятился, развернулся, потом зачем-то встал как вкопанный, замер, словно приглашая Клина пнуть его под зад. Нет, ноги уже сами несли его через кусты, где за выщербленным бортиком на краю парковки находилось его, Попугая, рабочее место. Он никогда еще не казался самому себе таким нескладным, нелепым, никудышным. Произошла ошибка, что его взяли в эту бригаду, ведь он не урка, не боец, у него другое призвание, он создан для вскрытия паркета и демонтажа сантехники, для мирной и пыльной работы. Попугай даже приостановился было, раздумывая, а не сообщить ли об этом Клину прямо сейчас, но его длинные жерди-ноги, которые, похоже, остались единственным органом его тела, способным принимать осмысленные решения, несли его дальше… Асфальт перед кафе был освещен желтым светом, словно пролили густой гоголь-моголь, а здесь, на парковке, в одиночестве умирал тусклый мерцающий фонарь. Со стороны улицы доносился гул автомобилей и голосов. На несколько мгновений к этому шуму добавился другой шум, музыкальный, размеренный, с высоким взвизгом гитар и ритмичным завыванием женских голосов. Это из кафе: дверь открылась… И закрылась. Сейчас он появится. Попугай громко сглотнул, прикрыл глаза. Внутренне завибрировал от глупого, глупого и дикого желания перенестись в тот чудный, жаркий июльский денек, когда все пошло наперекосяк и когда еще можно было что-то изменить. Потом открыл глаза. Его глуповатое лицо окаменело. Из-за угла кафе вырулила чья-то фигура, не спеша направилась к парковке. К Попугаю. Клиент. Ладно, все. Паркет, сантехника, Суржики, Пивняки, мечты… гребись все колом. Ему надо налаживать свою жизнь здесь и сейчас. Попугай вышел на дорожку, побрел в глубь двора, прислушиваясь к шагам за спиной. Клиент пересек парковку, перескочил широкую лужу под тополями и тоже ступил на дорожку. Попугай прибавил шагу. Он больше не боялся и даже успел взвинтить себя до какой-то неуверенной, дергающейся степени озлобления. Схема такая: он впереди клиента, Клин с Барбосом сзади в нескольких метрах. Он разворачивается и отвлекает внимание на себя, в это время Клин и Барбос подбегают, бьют в кумпол и укладывают клиента на асфальт. Затем оттаскивают в сторону и занимаются разделкой туши. Вроде просто. И не сложно. Вроде… Но Попугай переборщил. Вместо того, чтобы просто обернуться и спросить огня, он зачем-то навесил клиенту в челюсть. Хотел навесить. Наверное, это была истерика. Почему навес не получился, он так и не понял. Клиент куда-то пропал, а Попугай полетел на асфальт, едва не сбив летящего навстречу Барбоса. Когда он поднялся на ноги, Клин с Барбосом уже молотили клиента ногами, а потом потащили в кусты. Все происходило очень быстро, слишком быстро, Попугай за ними не поспевал. Клин и Барбос тяжело дышали и рвали клиента, пытаясь освободить его карманы. На траву полетели ключи, денежные купюры… - Где ж это гребаное золото?! - хрипло прошипел Барбос. И тут на дорожке появилась вторая фигура. Не просто мелькнула, ссутулившись, стремясь быстрее пробежать мимо ненужной и страшной чужой разборки, чтобы потом благодарить себя за осторожность и благоразумие. А именно что выросла, материализовалась - массивная, настороженная, угрожающая. - Эй? - послышался негромкий голос из темноты. Клин с Барбосом замерли, оглянулись на Попугая, словно это именно он нарушил тишину. Попугай растерянно развел руками, не понимая, что от него хотят. Клин что-то прошипел негромко, выпрямился. - Эй, алё? Фигура успела как-то незаметно приблизиться, увеличиться в размерах, словно стояла на движущейся платфор- ме, и оформилась в плечистого мужика, явно настроенного влезть не в свое дело. Надо бежать, подумал Попугай, почему они медлят? Суржик бы давно уже сбежал, Суржик шустрый парень… Ноги, которые полностью приняли на себя управление попугайским организмом, потихоньку, потихоньку двинулись прочь от дорожки. Но Клин почему-то бежать не собирался. Он переглянулся с Барбосом и вышел из кустов. Уже не таясь, уверенно и смело, на ходу отряхивая руки. - Х… надо? - недовольно произнес он. - Заблудился, что ли? Дорогу показать? Щас сделаю… - Я товарища ищу, - объяснил незнакомец. - Он только что вышел… - Вон туда пошел, - показал Клин в противоположную сторону, и в ту же секунду его вторая рука стремительно нырнула в живот плечистого. «Нож!» - вдруг понял Попугай. Нож. Труп. Милиция. Суд. Тюрьма. Он продолжал пятиться назад. А перед ним происходило что-то совсем непонятное. Клин вдруг застонал и рухнул на колени, потом крутнулся на месте, словно собираясь сделать сальто-мортале из этого необычного положения, и тут же раздался короткий глухой треск, от которого по коже Попугая побежали мурашки. А потом лязгнуло железо об асфальт, а Клин катался по земле и жрал землю, и было такое впечатление, что в правом рукаве его куртки ничего нет, один воздух, и только запястье болтается, будто пришитое к обшлагу, как у куклы. Бородатый же, целый и невредимый, уже ломился через кусты, а через мгновение оттуда жопой кверху вылетел Барбос и врезался в траву прямо перед Попугаем. Когда Барбос приподнял на него свое неузнаваемое лицо, обнаружилось, что на месте, где раньше был нос, сейчас болтается какая-то хрень, словно прилепили кусок кровавого фарша, который вот-вот отвалится. Барбос встал на карачки, отупело наблюдая, как траву под ним орошает черная густая капель, и дико протяжно завыл: - У-у-у-у!! А Попугай был уже далеко. Длинные нескладные ноги, его верные друзья, несли чудом уцелевшее тело прочь от этого места; он замысловатым зигзагом пересек Красную Пресню, едва избежав смерти под колесами «Газели», пробежал по Дружинниковской, сбив с ног задумчивую даму с двумя тортиками в связке, а потом рухнул на скамейку на автобусной остановке и в голос разрыдался, размазывая сопли по лицу и распугивая пассажиров. Попугай и сам не знал, отчего он рыдает, - наверное, от страха, отчего ж еще… но не того страха, который остался там, у кафе «Козерог», а от страха перед собственной бесконечной глупостью, которая идет за ним по следу, как чокнутый параноик с фугасом, и от нее не убежишь, не скроешься, не обманешь. И не убьешь ее. Когда он успокоился, автобусы уже не ходили, остановка была пуста. Попугай сидел до самого утра, наклонив голову и широко расставив ноги, и сосредоточенно плевал на асфальт. А его волосы все еще стояли дыбом, как наэлектризованные, напоминая дурацкий птичий хохолок. - Твоя? - Миша поднял отвертку с черной пластмассовой ручкой. - Нет, - поспешно отказался Леший. Признаваться, что носил с собой оружие и не смог им воспользоваться, было стыдно. Отвертка улетела в темноту. - Вот, тут еще деньги… Миша протянул ему несколько смятых пятидесятирублевок. Леший сунул их в карман и тут же наступил на что-то. Он осторожно, по-стариковски, наклонился, стараясь не обращать внимания на морзянку боли, телеграфируемую всеми внутренними органами. Это оказался его мобильник с разбитым дисплеем и двумя острыми обломками на месте флипа. - Наркоманы припадочные, - сказал Леший, точнее, переполнявшие его эмоции, стресс, рвущийся наружу с ненужными, зато успокаивающими самого себя словами. Он достал сим-карту и швырнул искалеченный телефон в кусты. - Какое-то золото у меня искали… Откуда у меня золото? Миша неопределенно хмыкнул, продолжая обшаривать траву лучом фонаря (мечта диггера, натовская штучка, угол и плотность луча регулируются скользящей кнопкой, как зум в видеокамере). Он поднял кожаную книжечку, открыл, рассмотрел фото на водительском удостоверении, протянул Лешему. - Так ты на машине, что ли? - Нет, - коротко сказал Леший, пряча книжку в карман. Он и сам не знал, зачем таскает ее с собой. И зачем таскал отвертку - тоже не знал. Отвертка сама по себе ничего не решает. Да и граната не решает: если очко жим-жим, так даже кольцо не вытащишь… На асфальтовой дорожке матово поблескивал нож, Миша присел, осторожно взял его платком, чтобы не оставить отпечатков, рассмотрел и равнодушно отбросил в траву. - Шпана, - сказал он. - Золото искали, говоришь? Гм… «Может, они серебро с золотом перепутали? - внезапно подумал Леший. - Привет от неверовских? Тогда совсем плохо…» Он топтался в кустах, разыскивая ключи, хотя на ключи ему было по большому счету наплевать: домой можно попасть и через подвал, - и украдкой поглядывал на своего избавителя. Самый известный диггер Москвы все еще не мог прийти в себя. Он всякого повидал в жизни, конечно, и горы, и ямы, как говорится, и «гладиаторские» бои между пленными контрактниками, которые в аулах устраивали заместо вечернего сериала… но такую молниеносную и жестокую расправу - один, «голый», против троих с ножом, - наблюдал впервые. Леший даже испытывал что-то вроде восхищения. Хотя… Может, Миша сам и подстроил все это? Но зачем? Мало ли зачем… Но как можно такое подстроить? Он отчетливо слышал, как ломалась кость, видел, как уползал тот урод, а его рука свободно гнулась как минимум в трех местах. А что, интересно, он сделал с носом второго парня - оторвал, что ли? Нет, такое не подстроишь, все было по-настоящему… - Смотри, эти, что ли? - спросил Миша. На его широченной ладони лежала связка ключей, какая-то увядшая, уменьшившаяся, как показалось Лешему, в размерах. Он кивнул и взял ключи. - В общем, это… Спасибо. Миша посмотрел на него и сказал: - Пошли отсюда скорее. Леший рассчитывал поймать такси на Пресне или Дружинниковской, но в конце концов они пошли в противоположную сторону, пересекая темные дворы и маленькие безлюдные улочки, чтобы выйти сразу на Садовое Кольцо. - Они могли позвонить своим, - объяснил Миша. - Да и позвонили уже, скорее всего, и кто-то рыскает сейчас по твоему обычному маршруту. Ты ведь на метро обычно идешь?… - Какая разница? - сказал Леший. - Откуда они знают? Ты что, думаешь, эти придурки именно меня пасли там, во дворе? - Но не меня же, - резонно возразил Миша. - А на хрен я им сдался? - скорей он спрашивал самого себя, надеясь убедиться, что это просто случайность: шпана, она и есть шпана… - Не знаю. Они вышли на Садовое, словно выбрались из люка на яркий солнечный свет; здесь горели огни, бурлил человеческий водоворот, набирала силу шумная ночная жизнь. - Ненавижу просто этих крыс, - сказал Миша, с интересом оглядываясь на вывеску казино, где по неоновой пальме резво карабкался желтый неоновый орангутанг. - У меня чутье на них… будто говном несет от каждого. Это как второе зрение, не знаю даже, откуда берется… Ты ушел, я тоже засобирался. И чувствую вдруг: не то что-то. А в кустах возня… Дай, думаю, проверю. И - точно… Он проводил восхищенным взглядом блондинку с красивыми ногами под кожаным мини-плащом. - Может, они за книгой твоей охотились? - сказал Леший. - Может, кто-то в кафе подслушал наш разговор и решил, что я книгу себе взял? - Ага, - Миша ухмыльнулся. - Взял и спрятал в карман джинсов. Нет, друг… Вряд ли они такие библиофилы. Они деньги искали. Или золото. Леший пожал плечами. - Странно это как-то. - В мире много таких странностей. Идет человек домой, ему по голове кирпичом шарахнули, десять рублей забрали и купили водку. А он умер в больнице… «Хрен на десять рублей что-то приличное купишь, - мрачно подумал Леший. - Разве что конченый шмурдяк, которым и отравиться недолго… А выпить бы сейчас надо. Ох, надо!» - У нас в Аджимушкае тоже странности случались… Зайдут люди в катакомбы, посмотреть, а выйдут без вещей и ценностей. Если вообще выйдут. Оказалось, ганг… Банда. Лет по двадцать-двадцать пять… неглупые люди, нормальные. В детстве в отряде «Поиск» состояли - это у нас вроде красных следопытов, погибших бойцов в катакомбах ищут. А как подросли - банду организовали. «Странно он все-таки говорит, - подумал Леший. - Правильно слишком… „В отряде состояли, банду организовали…“ Будто он учитель, да среди своих учеников и живет…» - Они «диких» туристов грабили, археологов, спелеологов всяких, да и всех, кто попадется… Там за два поворота зайдешь, и тебя никто не услышит, хоть на части режь. Лабиринты они знали хорошо, всегда уходили, если что… Милиция под землей не работает, как-то для виду прошли по главному тоннелю - и все. Но мы их в девяносто девятом все-таки вычислили… - И что? - спросил Леший. - А ничего, - улыбнулся Миша. - Пропали куда-то. Переехали, видно… О, смотри, там такси стоит. Пошли, я тебя посажу. Денег хватит? На стоянке напротив круглосуточного гастронома горел зеленый огонек. - А ты? - спросил Леший. - Мне тут рядом, - сказал Миша, протягивая свою ручищу. - Я комнату на Маяковке снимаю. Пешком дойду. Давай, не попадайся больше… Громадная ладонь повисла в воздухе. Леший напряженно думал. Очень напряженно. Так бывало нечасто. И он принял решение. Очень неожиданное и для себя совершенно нетипичное. Можно сказать, из ряда вон выходящее. - Поехали ко мне, - сказал Леший. - Выпивка есть, пожрать что-нибудь найдется. Посидим, поговорим… Я ваших подземелий не знаю, расскажешь. - Да ладно тебе! - поморщился Миша. - Благодарить будешь, как в кино? Забудь. Я вообще-то люблю драки. Боями без правил занимался. Адреналин и все такое… Так что мне не трудно. Пока. - Не «ладно», - Леший подтолкнул его в сторону такси. - Поговорим за жизнь. Если бы ты не влез, может, я бы уже никогда за жизнь не разговаривал… Поехали, короче. Когда Леший включил свет в прихожей, Миша застыл на месте, оборвав на полуслове поучительнейший рассказ о недавнем обвале в Багеровской каменоломне. - Мать моя, вот это руина! - тихо присвистнул он. - У тебя что… торнадо здесь прошел, что ли? - Торнадо? - Леший невозмутимо шаркнул ногами по тряпке у входа и направился с пакетами в кухню. - Это типа смерча что-то?… Нет, гости тут одни развлекались, скучно им было… Ты проходи давай, не стой. Два дня и уйма душевных сил, потраченные Лешим на уборку в изуродованной неверовцами квартире, в общем- то, мало что дали. Полы в прихожей вздулись, выперли из пазов и напоминали торосы во время ледохода. Разбитое трюмо, из которого Леший накануне выковырял последние застрявшие в раме осколки, - точь-в-точь затертый во льдах корабль, давным-давно покинутый командой. На старинном телефонном аппарате, висевшем на стене, не было диска, а на месте трубки торчал размочаленный провод. Трубку Леший, кстати, нашел почему-то под диваном в гостиной, ее пытались разбить, но лишь понаделали трещин. - Хорошие гости, - Миша тоже старательно расшаркался на тряпке. - Я видел как-то один дом на побережье после восьмибалльного урагана… В общем, бывает хуже, не волнуйся. - Да мне начхать! - откликнулся из кухни Леший. - А у вас на Черноморье что - бывают такие ураганы? - У нас все бывает, - сказал Миша. И все-таки плиточный пол в кухне был чисто выметен, в сверкающей мойке ни намека на грязную посуду… хотя чистой посуды не было тоже: неверовские перед уходом разбили все, что могли разбить. В углу приткнулся исцарапанный чем-то острым холодильник с сорванной дверцей. На плексигласовых полках вместо колбасы и пельменей лежали вперемежку стопки газет, книги, компьютерные диски и коробки с чипсами. Табуреток не наблюдалось. Обеденный стол без ножек был просто привален к стене. Под потолком висела «сотка» без абажура. - Возьмись-ка с той стороны. Давай ее сюда, - сказал Леший. Они положили обезноженную столешницу посреди кухни на древнеримский манер, Леший выгрузил из пакетов коньяк, сардины, консервированные оливки, хлеб и лимон. Достал из-под мойки пластиковые стаканчики и пластиковые одноразовые приборы. - А теперь смотри на меня и делай, как я. Пол чистый, садись жопой, не испачкаешься. Леший уселся перед столом, по-турецки скрестив ноги. Открыл консервы, нарезал лимон и разлил коньяк по стаканам. Миша посмотрел на него, набросал в свою тарелку немного снеди, взял стакан, понюхал, пробормотал: «Знатно». - Ну что, - сказал Леший. - Давай за знакомство. Я был идиот, если честно. Думал, ты или прохиндей, или на бандюков стараешься. В общем, был неправ, извини. Миша только пожал плечами и вылил в себя коньяк. Задумчиво выдохнул. - Хорошо, - сказал он. Леший проглотил свои сто грамм, даже не почувствовав вкуса. Адреналин еще колобродил в крови, а по сосудам поднялась, как в скоростном лифте, теплая оглушающая волна. - Нет, ну ты молоток! - Леший рассмеялся. - Отбойник! Ты ж их за три секунды в асфальт втоптал и даже не вспотел!… Скажи лучше, где махаться научился? Чечня? «Альфа»? «Вымпел»?… - Да нет, я самоучка, - ответил Миша. - Борьба, бокс, потом бои без правил… А что это за «Вымпел»? Леший махнул рукой, схватил бутылку и разлил по второй: - А-а… Неважно. Жалко, тебя там не было с нами в девяносто шестом… Надрали бы жопу этим… Ладно. Давай, за тебя. За тебя конкретно. Молодчага. Мне бы роту таких хлопцев, как ты… Эх! Леший оскалился, шумно вдохнул сквозь сжатые зубы. Его обычно непроницаемое лицо на какой-то миг словно ожило, заходило ходуном, в нем проступили злость и старая, глубокая, как хроническая хвороба, боль. - Амир-сука давно бы в земле гнил… Да и вообще… Порядка в стране стало бы больше. Леший замолчал. Выпили. - Значит, воевал там, на Кавказе? - спросил Миша немного погодя. Леший сморщился и кивнул. - Хвалиться нечем. Что я там был, что меня не было… На уровень говна не повлияло. Вон, смотрел новости? На днях в Шатое очередной БТР на фугасе спалился… А там комполка наш бывший, он в Генштабе сейчас, приехал в родной полк с наградными листами, ребят поздравить… И - ёбс!… Вот так. А Амир по «Аль-Джазире» интервью раздает… Все как было, так и осталось, один бардак, и ничего хорошего. - Что бардак - это точно, - подтвердил Миша. - И везде война. В Чечне одна, в Москве другая… Он подцепил вилкой сардину из банки, положил на хлеб, размял, положил сверху пару оливок и целиком отправил необычный бутерброд в рот. Леший отметил, что не видел, чтобы кто-нибудь так ел. - У нас на побережье тоже война. «Черные» понаехали, а еще москвичи ваши, и питерцы там всякие, ростовчане… Недвижимость скупают, ох…ли просто, как козлы в огороде. К тетке моей двоюродной тоже «купцы» явились из агентства: продай и продай. Целый месяц хороводы водили, жить не давали. А у нее домик на лимане, три комнатки, пристань своя… Ну, короче, она «купцов» этих послала. И тут же по ночам звонки начались какие-то дурацкие: спать, говорят, полезно на улице, под открытым небом, а то, не ровен час, подпалит кто-нибудь дом, изжаришься вместе с ним… В милицию ходила, а они ей: так а че ты халупу свою не продашь, че людей искушаешь?… Пришлось самому вмешаться. - И что? - спросил Леший. Миша посмотрел на него, словно не понял вопрос. - Что, что. Взял сканер у дружбанов… Запеленговал мудаков этих. Они не особо и прятались даже, гады, поох…евали там совсем от безнаказанности. Пока они страшилки свои тетке впаривали, мы уже на месте были. Утоптали их хорошо, потом в лодку, на море отвезли… это под утро уже, пакеты им на головы надели, в воду окунули, пока они по уши не обосрались… Ну а потом в поезд усадили, «Керчь-Дагестан». И все. Больше тетку никто не трогал. - Резко ты вопросы решаешь, - хмыкнул Леший. В его голосе прозвучало неподдельное восхищение. - Запеленговал, утоптал, усадил… - Да нормально. А что мне с ними было делать? В милицию отвести? Или вообще не обращать… - Так это что, дагестанцы были? - спросил Леший. - Откуда там дагестанцы? У вас ведь татары погоду делают? - Да у нас всех хватает, - неопределенно ответил Миша, разглядывая что-то за спиной Лешего. Потом ловко поднялся без помощи рук, словно взлетел над полом, и подошел к плите. Внимательно рассмотрел огрызок вентиля со следами ножовочного полотна, принюхался. - У тебя газовый вентиль сорван, - сказал Миша. - Тоже твои гости постарались? Он посмотрел на Лешего. - Да ерунда. - Леший наполнил стаканы. - Я уже звонил в аварийку. Они меня от магистрали отключили, чтобы не рвануло. Должны на днях заменить… Садись, не парься. - Все в порядке, значит? - сказал Миша, усаживаясь на место. - Смирение и кротость, говоришь? Бьют по левой щеке - подставь правую? Ну-ну… Он соорудил еще один бутерброд с рыбой и оливками. Леший сосредоточенно возил сигаретой в блюдце, заостряя тлеющий кончик. - Да ничего я не говорю. Леший поднял глаза. - Ты прав, есть у меня одна проблема. Он вкратце рассказал о находке николаевских рублей и неприятностях, последовавших за этим. Миша снова встал, словно бурлящая внутри энергия не позволяла ему долго сидеть на одном месте. Он хотел пройтись по кухне, но здесь было слишком тесно, и он просто остался стоять на месте, высокий, мощный, воткнув огромные накачанные ручищи в карманы. - И что думаешь делать? - спросил он. - Пока не знаю, - сказал Леший. - По крайней мере до сегодняшнего вечера не знал. Ну, а сейчас… Вот ты бы что сделал? - Как что? - удивился Миша. - Давить в пыль их надо. Уничтожать. Или ты думаешь, оно все само собой рассосется? Леший посмотрел на свой погасший уже окурок, похожий на остро оточенный карандаш. - Нет, не рассосется, - сказал он. - Но ведь это уголовщина. Одно дело там, в горах, а другое… - Он помотал головой. - Я так не умею. - Ты что, ничего не понял? Они такие же гады, шакалы, как твой Амир. Чем они лучше? Все, что умеют, - грабить, убивать, насиловать, ничего другого. Только они не где-то там, за Кавказским хребтом, а в твоем родном городе, ходят по твоим улицам, гадят здесь, в твоей квартире, у тебя под носом. И ты еще сомневаешься? Лицо Лешего потемнело. - Нет, я не в этом смысле… Но там мы играли в открытую: вот наши, вот они, побеждай или умри… Но никто потом не назовет тебя уголовным преступником и алиби не потребует… Я не знаю, как выкручиваться здесь, понимаешь? - А-а, вот в чем дело, - сказал Миша и замолчал. Леший встал и подошел к окну. За окном во дворе послышался звук автомобильного двигателя, потом донеслись голоса и тупой «умцающий» звук автодинамиков. Кто-то резко надавил на сигнал и долго не отпускал. Леший глянул на часы: половина второго ночи. - Ты, я вижу, парень крутой, - произнес он. - Можешь мне помочь? Я в долгу не останусь. - Давай только без этого, без долгов, - отозвался Миша. - Никаких «ты мне - я тебе», мы же не торгаши. Возьми меня в напарники, покажи подземную Москву, я ведь ее не знаю… Он снова оглядел срезанный газовый вентиль, хмыкнул. - Ну, а если мы напарники, то проблемы решаем вместе, дело ясное! Леший почесал в затылке. - Только знаешь что… Те, люди тоже серьезные… У меня был товарищ - круче некуда, воевали вместе. А когда стал мою проблему решать, его взорвали. И еще ребят вместе с ним. Так что ты подумай… Миша усмехнулся нехорошей усмешкой. - Да видал я всяких! Вы же в горах воевать привыкли. А я уже давно в городах да под землей воюю. Оружие только надо бы серьезное… Найдешь? - Найду. Только это… - Леший опять почесал в затылке. - Они под землей как дома. Мы думаем, это бойцы из какого-то подземного спецназа. Поимей в виду. - Имею, - без особых эмоций сказал Миша. - Когда пойдем вниз? - Да прямо сейчас и пойдем. Чего ждать? Леший достал свой рюкзак и сложил в него коньяк и остатки закуски. - Сейчас покажу тебе кое-что, - сказал он. - Еще никому это не показывал. Он вышел в прихожую, взял гвоздодер и поддел одну за другой две плиты ламината, укрепленные снизу толстыми досками. Под плитами открылось пустое черное пространство, откуда потянуло запахом слежавшейся земли, многолетней пыли, старого мышиного помета и чего-то еще - наверное, это был запах самой темноты. - Запасной выход, - сказал Леший, с удовольствием наблюдая за вытянувшимся лицом Миши. - Добро пожаловать в подземную Москву! |
|
|