"Алекс Гарридо. Акамие или Любимая игрушка судьбы " - читать интересную книгу автора

Эртхиа, что душу брата его не веселит предстоящая охота: огонь в глазах
Лакхаараа был мрачным, и сошлись брови подобно горным баранам, когда,
наклонив низко головы, топчутся они на месте, толкаясь и упираясь мощными
рогами.
И рука старшего царевича застыла на рукояти кинжала, так что кожа
побелела на выпиравших суставах. И не радовался Лакхаараа горячим коням и
нетерпеливым борзым.
Первым прыгнуть в седло младший брат не мог, и ему оставалось в досаде
так же стиснуть рукоятку кинжала и кусать губы, нервно притоптывая золоченым
каблучком сапога позади Лакхаараа, пока тот не вздохнул тяжело, очнувшись от
своих темных мыслей.
Откинув голову, поправляя повязку, удерживавшую белый головной платок,
Лакхаараа объявил:
- Не догнать Веселому Махойеда! - и барсом кинулся с мраморных ступеней
на спину коню. Махойед, захрапев, присел на задних ногах, взрыл копытами
серебряный песок и рванул с места мощным упругим галопом.
Эртхиа закричал от досады и гнева. Веселый звонко ржал, танцуя на
месте, и Эртхиа взлетел в седло, не касаясь стремян,сжал коленями тугие
бока... И только ветер трепал белые платки всадников и длинные гривы коней,
когда они промчались мимо поспешно распахнувшей ворота стражи, а рабы и
борзые неслись за ними.

Сбросив тяжелое покрывало, Акамие опустился на вышитые подушки,
заботливо уложенные рабами в виде ложа у широкого окна. Солнце уже
подбиралось к зениту, и времени оставалось немного.
Сняв крышку, Акамие вынул из футляра свиток и развернул его. Пергамент
дрожал в его руках, и взгляд не мог уловить смысла, раз за разом пробегая те
же строки.
Перед глазами все еще стояли изумленные лица царевичей.
В те ужасные мгновения в покоях Эртхиа Акамие казалось, что свет померк
в его глазах, но теперь он ясно видел лица братьев, так похожие на
ненавистное лицо повелителя, что казалось: это он сам стоит перед Акамие,
чудесным образом раздвоившись: и мальчик с нежной, гладкой кожей смуглого
лица, и воин с юной бородкой, темными завитками покрывавшей подбородок.
Удлиненные глаза поднимались к вискам, и густые, сросшиеся над переносицей
брови в разлете повторяли их линию. Тонкие ноздри хищно изогнутого носа
трепетали над надменной складкой полных губ. Широкоплечая узкобедрая фигура
была еще стройной и легкой у Эртхиа, но обещала приблизиться к коренастой
мощи отцовской у Лакхаараа.
В глазах Эртхиа увидел Акамие восторг и нежность, но темный взгляд
Лакхаараа полыхнул такой ревнивой страстью, что мог сравниться лишь с
горевшим желанием и ненавистью взглядом повелителя.
Никто ничего прямо не говорил Акамие, но, выросший на ночной половине
дома, среди рабынь и рабов, служивших утехам повелителя, мальчик научился
понимать больше, чем ему говорили. Он знал, что мать его, северная
королевна, прожила в плену недолго. Родив мальчика, она, любимая царем более
всех его женщин, стала бы женой и царицей, но умерла в ту же ночь. И отец
ненавидел Акамие за эту смерть и желал его неутолимо, потому что
бело-золотые волосы и светлая кожа неотразимо напоминали царю о потерянной
возлюбленной.