"Татьяна Владимировна Гармаш-Роффе. Ангел-телохранитель ("Частный детектив Алексей Кисанов" #8) " - читать интересную книгу автора

Зачем он лежит на пляже под раскаленным солнцем? Он не любит пляжи,
ненавидит валяться без дела, надо открыть глаза, встать и уйти отсюда!
Но во всем теле такая слабость, нега, оцепенение... Лень пошевелиться.
Он, кажется, заснул ненадолго. А на пляж, вдруг вспомнилось, он потащился
из-за жены. И лежит теперь, как мешок...
На какой пляж? Он что-то никак не сообразит, где он. На пляже, это
понятно, но на каком? Где? В Пицунде? На французском Лазурном берегу? В
итальянском Милано-Маритимо?
Это потому, что он спит. Не проснулся еще. Если проснуться и аккуратно,
под козырьком руки, осмотреться... А, вон и жена. Стоит, руки раскинула под
солнцем, чего-то ей не лежится. Ну ясно, это она свое тело показывает
народу. Чтоб никто мимо не прошел. Показывать есть что: длинное, стройное,
золотистого загара... У них с дочкой красивый загар, ровный, с золотым
отливом, без плебейской черноты. И три микроскопических треугольника
ярко-бирюзовой ткани спереди да две ниточки сзади: одна поперек спины,
вторая в попе. Купальники нынче такие в моде странные - ниточка в попе и
маленькая нашлепочка на эпилированном лобке, да две тряпочки едва соски
прикрывают. На дочке такой же срам, только черный с золотом. Вон и она,
рядом, на животе валяется, ногами болтает в воздухе. Ее круглая золотистая
попа приковывает к себе взгляды всех особей мужского пола от одиннадцати до
восьмидесяти лет. Книжку читает какую-то, любовный роман, поди. И глазом
аккуратно косит по сторонам: собирает мужские вздохи. Ох-хо-хо, семейка...
Когда-то он мечтал именно о такой женщине, как его жена. Красивой,
породистой, знающей себе цену. Вспомнилось, как пацаном, черным от анапского
солнца аборигеном, он бегал на пляжи, где под присмотром вожатых выпасались
беленькие москвичи - у них там было несколько пионерских лагерей на отшибе
города, со своими пляжами. Какие там были девочки, московские девочки! Вроде
и ничего особенного, в Анапе вроде такие же, разве что москвички
незагорелые, - а все же разница! Как они сидеть умели прямо; как ходить
умели, покачивая бедрами; как голову держали навскид; как смотрели на него с
любезным презрением... Лагерь Большого театра и театрального общества
какого-то - там балеток было много, из училища балетного. Ножки так
ставили - вразлет, бровки так вскидывали - насмерть... А пацаны? Ему
ровесники, шелупонь, - а уже ручку крендельком сворачивали, барышням
подавали, а сами зенками шасть-шасть по купальникам, по вчера наклюнувшимся
округлостям... А вожатые? Ему-то с шелковицы хорошо было видно: сидели
кучкой и неприкрыто обсуждали девчонок, даже пальцем иногда показывали...
...А он им однажды корову на пляж пригнал. Вот уж позабавился, сидя на
шелковице! Москвичата-то в жизни коровы не видели! Визгу было да писку!
Корова-то всего ничего: телка двухлетняя. Она сама их испугалась до смерти!
Но эти, эти, московские мерзавчики, которые ручку крендельком, ох как прытко
бегали! Двое даже на крышу навеса залезли, барышень своих побросали! А
барышни, вереща, сиганули в море и торчали там, по пояс в воде, пока он
корову не увел. Одна даже ему "спасибо" вдогонку крикнула, благодетелю...
Вот такую он себе жену и нашел. Как те девчонки. Чтоб ходить умела, и
смотреть умела, и сидеть умела...
Умеет. Да толку-то? Смотрит все не на него, все по сторонам смотрит
Ленка. Да и то, чего на него смотреть? Его лица за животом и не видно. Когда
он лежа - так посредине гора. А за горой - ступни с одной стороны, да уши с
другой. Смотреть не на что. И незачем. Лишь бы деньги давал. А он дает.