"Татьяна Владимировна Гармаш-Роффе. Частный визит в Париж ("Частный детектив Алексей Кисанов") " - читать интересную книгу автора

- У нас леса уже облетели, - сказал он, глядя на расписную кромку леса,
летевшую вдоль скоростной дороги. - Любопытно, у вас почти нет красного
цвета в листьях, только желтая гамма. У нас осенью леса яркие, пурпурные...
Он замолчал, поглядывая на опрятные, ухоженные, полосатые ван-гоговские
поля, взбегавшие по холмам. Многие были уже убраны, и желтые круглые рулоны
плотно упакованного сена вздымались на оголившейся земле нелепыми
гигантскими колесами, будто соскочившими с телеги Гаргантюа, недавно тут
проезжавшего. На других полях что-то еще росло, зеленело вовсю, словно не
осень стояла на дворе и будто не зима была впереди. Ничего от российской
осенней печали, от раскисших дорог, от зябнущих жалких глин с мокрыми
бесцветными стогами, от улетающих крикливых стай и уходящего тепла - ничего
от прощания с жизнью и предсмертной тоски русской осени...
- Денек как подарок, а?
- То, что мне нужно, - отозвался Вадим.
Он покосился на русского. Веселые серые глаза, всегда с каким-то
неуловимым выражением: смешливо-нахальные и простодушно-ласковые
одновременно. Рыжеватые усы топорщатся в улыбке. От него веяло энергией и
беспечностью. Молодостью... "Ему все как подарок, - думал Вадим. - Склад
характера? Или уверенное сознание своего таланта, дающее вкус к жизни?" То,
что Вадим утратил... Максим и в фильмах своих такой - камера словно ласкает,
лелеет, нежит каждую деталь. И все, до сих пор пустячное и банальное,
становится событием искусства: солнечный зайчик, уместившийся в ямочку на
нежном женском подбородке; бисерная россыпь капелек пота над налитым, как
спелое яблоко, ртом; просвечивающее дорогим фарфором маленькое ушко; блик
янтарного чая в тонкостенной фарфоровой чашке... Кадр, напоенный воздухом и
светом, вобравший в себя бесконечность пространства и в то же время
законченный, как картины мастеров... Он был, несомненно, романтиком, русский
режиссер, и его созерцательный и чувственный романтизм самым неожиданным
образом сочетался с задиристой полемичностью идей. Его публицистический
пафос был Вадиму чужд и совершенно несвойствен как режиссеру; напротив, он
высоко ценил в фильмах Максима то, к чему было устремлено его собственное
искусство, - красоту. Ни смысл, ни мораль, ни философию - они все умещаются
в понятие "красота". Такие вещи либо понимаешь, либо нет...
Поэтому-то они так быстро сблизились в Каннах, где год назад
соперничали за "Пальму". Фильмы Максима вызывали в нем восхищение, прилив
вдохновения и энтузиазм соперничества. "Я тебя обойду, - грозился Вадим, -
увидишь..."

...Тогда, год назад, в Каннах, они сидели в ресторанчике вдвоем, далеко
за полночь, сбежав от шумной фестивальной толпы, подальше от суеты
Круазетт[2] от роскоши "Карлтона" и "Мажестика"[3] Город задыхался и
плавился от жары, и даже ночью плыло и потело все: актрисы в дорогих
туалетах, полицейские в тесной униформе, охранявшие их от мощного натиска
по-пляжному полуголых поклонников, словно слипшихся от жары в одну
необъятную влажную массу, испарявшую запахи моря, пота и дезодорантов.
Потела на столе холодная бутылка водки, которую заказал русский и от которой
никак было невозможно уклониться. Водка к ужину? Такого с Вадимом еще не
было, водка должна употребляться перед едой, на аперитив, рюмочку! За ужином
вино пьют, вино! Знает ли русский, сколько здесь водка стоит?..
От жары и от водки уши Вадима сделались ярко-красными.