"Татьяна Владимировна Гармаш-Роффе. Частный визит в Париж ("Частный детектив Алексей Кисанов") " - читать интересную книгу автора

Из того, как было все на следующий день, Максим бы сделал кино. Вот
так: камера, мотор, поехали!
Тишина и покой аристократического пригорода; неяркое свечение желтеющей
листвы, обметавшей узкие улочки; черные чугунные завитки ворот; изузоренная
листопадом дорожка, ведущая к старинному белому дому. И замереть на
мгновение - пусть втечет в объектив эта величавая, недвижная тишина.
И только потом камера найдет, нащупает, разглядит маленькую тонкую
фигурку на крыльце, протянувшую навстречу Вадиму руки: змейка, ящерка в
серебристо-сером платье - Соня.
Теперь наезд, вот так, следуя за моим взглядом, приближаясь, поднимаясь
по лестнице: серебряный всплеск света на округлости груди; легкий золотистый
сумрак между смуглыми ключицами; тонкая точеная шея; круглый упрямый
подбородок; капризный изящный рот; губы, сложенные для поцелуя (пока еще не
мне, Вадиму!); улыбка, ямочка на левой щеке, два белых влажных зуба, широко
расставленных, с детской щелкой посередине. Но - дальше!
Дальше нос, обычный аккуратный носик, но не это главное; вот, вот,
теперь! Утони в этих глазах, оператор, как тону и таю я! Цвета темного
янтаря, плавно уходящего к вискам разреза, под сенью прямых игольчатых
ресниц; нет, так не бывает, я сплю, мы с оператором спим, и видим сон, как
художник рисует эту каштановую прядь на смуглом чистом лбу; нет, проснись,
оператор, проснись и сними этот царственный и змеиный поворот головы, этот
взгляд, яхонтовый, теплый, непроницаемый!
Сейчас и мне достанется поцелуй, как это удачно, что у французов
принято все время целоваться, иногда это окупается сторицей; что бы такое
сказать, любезное и остроумное? Хочется понравиться, она замужем, муж у нее
"скучный и богатый"; вот и он, длинный и с длинным носом, невзрачный, серый,
никакой, - богатый? Они втроем о чем-то толкуют, а я еще не придумал, что
сказать; надо вырваться из плена этих глаз, но никак. Они меняют цвет, они
расширяются и темнеют, они обращаются на меня - эх, держись, Максим! Ее губы
что-то произносят, теряя в замедленной съемке улыбку; ее глаза темнеют и
остывают, ее лицо, обращенное ко мне, замирает в ожидании ответа, а я стою,
кретин бессловесный, вот чертовщина! Эй, стоп! Кино снято!

- Простите, - встрепенулся он, - я не расслышал? Засмотрелся: вы очень
удачно вписываетесь в кадр... - сказал он немножко игриво, не зная, подать
ли руку или поцеловаться.
Соня, глядя ему в глаза, медленно повторила:
- Где мой папа, Максим?

...Это снова было похоже на кино, но на то, которое он не любил:
дурное, путаное, с многозначительными немыми сценами и бессмысленно-нервными
восклицаниями. Говорили все одновременно, перебивая друг друга и не понимая
ответов.
- В каком смысле? - спрашивал Максим.
- Как это где? - восклицал Вадим.
- Он же с вами? - тревожно не понимала Соня.
- Наоборот, он с вами, - удивлялся Вадим.
- Почему с нами, он с вами!
- Но он же остался у вас!
- Боже мой, у вас, у вас он остался!