"Николай Гарин. Оула " - читать интересную книгу автора

ответил, если ... - он не договорил.

- Братцы мои..., эй... мужики! - вдруг заверещал, выделяясь своей
высотой, голос одного из раненых. - Чудеса в решете, да и только! Мишка-то с
чухней разговаривают!

Базарный ор в кузове постепенно стих, и все уставились на Оула и Микко.
Машина продолжала греметь всем, чем могла, но в кузове стало действительно
тише, если не тихо. Эта тишина все больше и больше напоминала паузу перед
бурей. Тревога нарастала, росла как снежный ком, готовый раздавить всех и
все.

- Ты че мелешь? - поднялся на локте лежащий на носилках молодой
лейтенант. - Как это разговаривают?!

- А я смотрю, че это Мишка с чухонцем головами сблизились и губами по
очереди шевелят, - опять проверещал тот же голосок.

- Мишка, правда, что ли?! Ты че, понимаешь по-чухонски?! - донеслось
снизу от пола.

Небольшое, стеклянное оконце, вшитое в тент, хоть и освещало кое-как
кузов, но все заметили, что Мишка покраснел как школьник, растерялся и никак
не мог ответить. Напряжение достигло предела. Не хватало маленькой искры. И,
она проскочила....

- Слушайте, братцы, - шипяще и вкрадчиво пронеслось над каждым, - так
они же - шпионы!

И тут, в кузове словно "рвануло".... Более двадцати глоток распахнулись
во всю ширь, заглушая все машинные звуки.

- А-а твари!.. С-суки!.. Рви их, рви братцы!.. Дави их, гнид!.. Под
колеса их!.. В зенки, в зенки коли их!.. Падлы продажные!... Так вот почему
нас бьют!...

В кузове началось невероятное!..

До Оула не сразу дошло, что он опять стал предметом всеобщего внимания,
которое обязательно должно перерасти в гнев. И действительно, когда все
стихли и стали смотреть на него и Микко он с ужасом и ненавистью, понял, что
произойдет страшное. Так оно и случилось. Когда вместе с ревом
многочисленных ртов и раненые, и санитары кинулись на них, Оула едва успел
прикрыть, как мог, свою рану. Первые же удары сбили его на пол, а еще через
мгновение получил несколько тяжелых ударов ногами и сразу потерял сознание.
Больше он уже ничего не слышал и не чувствовал. Рана открылась, и жизнь тихо
потекла из него. Но никто не замечал или делал вид, что не видит, как
доходит чухонец. Его продолжали пинать, хотя уже не так остервенело как
вначале.