"Джеймс Алан Гарднер. Неусыпное око" - читать интересную книгу автора

Снова обессилев, она лежала тихо, едва дыша. Потом прибавила: - Фэ леехемм.
В ответ я склонила голову. Эти слова означали "ты слышишь гром", так
выражалось одобрение людских поступков, совершенных ради приличия. Схожая
фраза "Фэ леехедд" ("Я слышу гром") имела следующий смысл: "Я совершаю,
очевидно, правильные поступки", то есть я - разумное существо.
- Меня зовут Зиллиф, - продолжала женщина шепотом. - А тебя?
- Фэй. - Я постаралась ответить как можно тише, чтобы не ранить ее
слух. - Фэй Смоллвуд.
- Ты родственница доктора Генри Смоллвуда?
- Дочь.
И снова ослабло напряжение в чертах ее полу обмякшего лица.
- Я отдаю себя в твои руки, - шепнула она. - Я признаю свою
неспособность принимать решения самостоятельно. Фэ леехедд по.
"Фэ леехедд по" - "Я не могу слышать гром. Я не могу быть уверена, что
стану правильно поступать".
Каждый больной в папином полевом госпитале время от времени бормотал
эту фразу. Кажется, им становилось легче после того, как они перекладывали
ответственность за свою жизнь на чужие плечи.
Как можно осторожнее я натянула ушные веки Зиллиф, сознавая, что скоро
этот кожистый футляр снова откроется. Но если повезет и они пару минут
продержатся на честном слове, я успею донести ее до "цирка". Там папа
соединит веки швами в нужном положении, чтобы те, кто ухаживал за больными,
не надрывались, пытаясь до них докричаться. В последнее время всем улумам
под Большим шатром делали такую операцию.
Ушные пузыри Зиллиф пока были в безопасности, и я подняла ее на руки.
Весила она не больше ребенка, хотя была на целую голову выше меня. Легкое
тело улума, низкая гравитация Дэмота. А я, рослая, широкоплечая, подняла ее
со всей тренированной силой хомо сапа, готового к полновесной гравитации
Земли. И стоит ли упоминать, что дочери врача не избежать: а)
предохранительных прививок для мышечной системы и б) двадцати минут
каждодневных упражнений на тренажере в условиях домашней гравитации.
Да, мне хватало сил нести тело Зиллиф, но все же это было непросто.
Женщина неуклюже висела на моих руках. Она дрожала. Она все норовила сползти
вниз, а ее мембраны-паруса опутывали мои ноги, как нижние юбки, не давая
ступить и шагу. И хотя все четыре конечности отказывались ей служить, они не
были на сто процентов парализованы. Зиллиф все еще могла управлять трицепсом
правой руки, то и дело, распрямляя ее изо всех данных улумам сил. Она также
следовала инстинктивному стремлению улумов лежать прямо, как палка, - не
отклоняясь, не сгибаясь, не поворачиваясь. Если я хоть на секунду нарушала
ее равновесие, она мгновенно выбрасывала свою еще движущуюся руку и локтем
врезалась мне в челюсть.
Такие удары я сносила и от других жертв паралича, за которыми
ухаживала, - нет ничего страшного в безусловных рефлексах, когда все мышцы
нормально функционируют, но бесконтрольные судороги единственной уцелевшей
мышцы!.. Я начала осторожно спускаться по лестнице (бум! - в челюсть, бац! -
в челюсть), тайно желая, чтобы оцепенели все мышцы Зиллиф.
Несмотря на удары локтем в челюсть, мы благополучно спустились и теперь
пересекали наш сад. Я воспользовалась моментом, чтобы перехватить свою ношу
так, чтобы было удобней нести. Плотный торс Зиллиф был цилиндрической формы
и сравнительно мал, в обхвате не больше моего бедра. Но подобные парашюту